Елизавета Васильевна надеялась больше никогда не оказаться в доме у Барышевых, но жена писателя просила приехать в срочном порядке, ибо её хворь развивается и мешкать не будет.
Ещё один лакей, тоже мужчина, проводил Лизу к больной. Пётр Сергеевич, видимо, и впрямь сменил прислугу.
Если бы не сбивчивое дыхание, то сложно было бы понять, что среди огромных подушек на измятых простынях вообще кто-то есть: так ссохлась госпожа Барышева. Ее голос ослаб сильнее обычного, и чтобы услышать хоть слово, приходилось наклоняться едва ли не вплотную к побелевшим губам. Она говорила о Боге и о скорой встрече с ним, и о том, кто будет присяжными на ее суде. А затем попросила помочь ей подняться, и Лиза удивилась, насколько лёгким оказалось тело в ее руках.
Сидя на краю кровати, Барышева повернула железный ключик, торчащий из прикроватного столика. Достала плотную стопку бумаги.
– Я сразу поняла, зачем вы приходили. Зачем искали прислугу. Поняла. А потом и прочитала.
Лиза боялась вздохнуть, чтобы ненароком чего не упустить.
– Он писал им записки. С признаниями, с угрозами. С клятвами любви и с обещаниями покалечить. Писатель, он не скупился на слова. Здесь всё, вот они, здесь.
Барышева трясла руками, записки выпадали из слабых пальцев, сыпались ей на колени, ложились в густой ворс ковра.
– Они несли их мне. Ходили жаловаться мне. Как иначе? Все эти годы они ходили плакаться мне. Но зачастую слишком поздно. Когда ничего не вернёшь.
Барышева делала долгие паузы, натянутая донельзя кожа головы, казалось, лопнет от напряжения. Лиза терпеливо ждала.
– Тогда я давала им денег на дорогу домой. Или на комнату. Хотя бы на первое время. Записывала адреса в домовую книгу, чтобы позже справиться, как устроились. Мужу говорила, сбежали, мол. Он и не искал.
Барышева стала заваливаться назад, и жена поэта придержала ее за спину.
– Я ведь сама все это прошла. В молодости, когда была ему интересна. Все это. Он всегда был… был таким.
Лиза не хотела спрашивать. Ей надоели попытки уйти от ответа. Но измученная болезнью женщина сказала сама:
– И кто бы послушал меня всерьез? Разве может законный супруг насиловать свою жену?
– Сейчас… Сейчас он мучает кого-нибудь?
– Старость берет свое. Петр Сергеевич потерял всякий интерес к дамам ещё пару годков тому.
Курносая девушка могла устроиться гораздо раньше, подумалось Елизавете Васильевне.
– Божий суд, – повторила Барышева. – Скоро мне отвечать. Но сначала… я готова к суду земному. Сама я не могу, но вы поторопитесь. Приведите полицейского, следователя или судью. Кого-то, кому я смогу рассказать. Все эти годы… да, нынче я все расскажу.
Лиза не поменялась лицом. Не позволила себе радость – побоялась, что та в очередной раз сменится горечью.
Спустя час рассказывала об этом разговоре судебному следователю, раскладывала записки с угрозами, написанные почерком Барышева, добавила письма, пришедшие в редакцию от его жертв.
Следователь смотрел на то одним глазом, да нетерпеливо покусывал ус.
– Вы меня слушаете?
– Слушаю, – кивнул. – И слышу слова. И на бумаге тоже лишь слова. А фактов нет. Да и где им взяться, спустя столько лет.
– Да разве этого недостаточно? Вы же сами просили искать свидетелей, вот она, госпожа Барышева, главный свидетель! Ну опросите ее наконец, опросите других девушек, начните уже с чего-нибудь, начните следствие, заклинаю вас!
– Недостаточно оснований, – буркнул следователь и отвернулся, чтобы дама не видела его покрасневшего лица.
– Ах, не хватает? – Лиза топнула ногой. – Да что же вы такое…
Тут ее осенило.
– Вы ведь специально меня отправили вашу работу делать, знали, что никто не захочет жаловаться. А теперь на попятную идете, носом воротите… Эх, вы! А мне вас как честного человека рекомендовали.
– Да если бы я только мог! – не выдержал следователь, кивнул на стол. – Думаете, морочил бы вам сейчас голову? Но Барышев, Петр Сергеевич-то кто таков, вы понимаете?
Лиза молча собирала бумаги.
– Да его сам император не раз приглашал ко двору, книги подписывать! – Следователь услышал себя со стороны, удивился сам себе, насколько трусливо звучат его оправдания. Добавил сухо. – Я могу открыть хоть тысячу дел. Но прокурор ни одно из них не допустит до суда. Так мне сказали.
Лиза посмотрела в молодое лицо с жалостью и огорчением. И вышла из кабинета.
***
Елизавета Васильевна вернулась домой в прескверном расположении духа. Который день она обивала пороги, и в полицию ходила, и к другим следователям напрашивалась, намозолила глаза редакторам столичных газет, все без толку. Её слушали снисходительно, кивали, а после разводили руками. Читать бумаги или опрашивать госпожу Барышеву никто не собирался. Если закон слеп, общество воспевает подлецов как героев.