Поэт пятился, спотыкаясь о разбросанные книги.
– Я… ты…– он запнулся, напоровшись на острый взгляд. Простонал: – Что ты натворила?
Лиза дождалась, когда муж хлопнет дверью. Вышла во внутренний двор. Там, слегка пошатываясь, как и всегда в это время дня, дворник махал метлой.
– Архип! Поди сюда. – Жена поэта тяжело опустилась на крыльцо, прямо на пыльные ступеньки. – Архип, будь так добр, отыщи для меня цепь, да покрепче. И замок.
***
–Это что такое? – Пышные усы прокурора топорщились от негодования.
– Да вот, стоит, – пожал плечами полицейский. – С самого утра стоит.
– Вижу, что стоит, – поморщился прокурор. – Какого ляда, я тебя спрашиваю?
Лиза молчала. Какой прок от слов, если с глухим объясниться проще, чем с законом? Лишь сильней вжалась спиной в прутья забора, взглянула через плечо на здание столичной прокуратуры. Качнулась и звякнула цепь.
– Дык это… известно чего. Требует ход делу Барышева, – сказал полицейский. – Прикажите обыскать на предмет ключа? Или будем пилить?
– Кого? – усатый поднял бровь.
– Цепь.
Лиза просунула руки между прутьями, сжала их локтями, всем видом показывая, что оторвать от забора ее будет делом не из простых.
– С утра, говоришь? – Прокурор посмотрел в небо.
Полицейский кивнул.
– Наш император добрый малый, дозволяет мирные демонстрации, – усы разошлись в улыбке. – А эта мирная, так ведь? Барышня у нас сильная, сразу видно, с характером! Не будем ей мешать. Кажется, дождь собирается?
Как только мужчины ушли, в дорожную грязь упали первые капли.
Разом потемнело, ночь словно решила заявить права на город раньше положенного. Где-то вдалеке зарычал гром, пока еще слабо, только пробуя свои силы. Порывы ветра несли запах приближающейся грозы, швыряли в лицо мокрую пыль. Спустя мгновение ее сменили тяжелые капли, ледяными потоками они стекали по лицу и шее, забирались за шиворот легкой блузы. Одежда прилипла к телу, перестала быть преградой, будто и не было ее вовсе.
Лизу боролась с дрожью, но непослушная челюсть продолжала ходить ходуном, как у деревянного щелкунчика. Щелкунчик, который выбрал орех себе не по зубам. И крысиный король победил.
Редкие прохожие попрятались по домам, и Лиза осталась одна в темноте. Дождь вымыл всю обиду, злость и горечь разочарования. Оставил после себя лишь холод внутри.
Когда первые лучи рассвета скромно коснулись кожи, девушка повела плечами. Всю ночь она простояла, прислонившись к забору, ни разу не присела, и боль теперь растекалась волнами по измученной спине, спускалась к ногам. Туго натянутая цепь натирала чуть выше пояса даже через ткань. Вслед за грозой пришла жажда. Лиза провела рукой по тому, что осталось от прически, слизнула несколько капель с посиневших пальцев.
Солнце поднималось выше, согревая своим теплом, и жена поэта то щурилась от яркого света, то проваливалась в забытье, обратно во тьму.
– Держите, сударыня, – мужской голос свалился сверху новыми раскатами грома. – Уж не знаю, что в вас крепче, здоровье или сила духа. Выстоять всю ночь здесь, в такую бурю.
Полицейский протягивал флягу.
– Спасибо, добрый человек. – Сухие губы слиплись и отказывались слушаться. – Не нужно.
Лиза отвернулась.
– Зря вы так себя терзаете. – Мужчина покачал головой, подождал немного и спрятал воду. – Право слово, зря!
Люди шли мимо и смотрели на прикованную к забору. Кто-то крутил у виска и шел дальше, кто-то останавливался, чтобы обсудить с другими. Галдящие сорванцы тыкали пальцами.
Светило перевалило за полдень, одежда высохла, и Лиза успела пожалеть о дожде. В голову нещадно пекло.
Толпа становилась больше: элегантные мужчины опирались на трости и курили папиросы, женщины прятались в тени широкополых шляп, медная кожа угрюмых работяг блестела от пота. Полицейских тоже прибавилось, они неспешно прогуливались среди людей с присущей их службе невозмутимостью.
Из рядов зевак вышла девушка и направилась к забору. Железные звенья в ее руках гремели с каждым шагом всё громче. Она подошла к Лизе и перекинула через ее цепь свою.
– Простите, барыня. Христом Богом прошу, простите дуру малодушную… – шептала Аксинья, пока возилась с замком.
Елизавет Васильевна слабо улыбнулась и взяла ее за руку. Чужое тепло придало сил, выпрямило осанку. Мимо шныряли прокурорские работники, отводили взгляд, делали вид, что не замечают прикованных девушек, не видят сцепленных ладоней прислуги и хозяйки.
А потом пошли остальные. Совсем молоденькие, со светлыми, полными жизни лицами, и женщины постарше, с поникшими от вечных тягот плечами, с поблекшим взором. Они молча подходили к забору, привязывали себя цепями и веревками, кто-то даже умудрился найти кандалы. Экипаж привез статную даму в платье оливкового цвета. С каждым поворотом головы в ее ушах вспыхивали звездочки бриллиантов. Она неспешно прошлась вдоль ограды и, поравнявшись с Елизаветой Васильевной, кивнула, будто старой подруге. Женщина двинулась дальше, к другому концу забора, а по пятам за ней следовал лакей с цепью в руках.