- Что с тобой? - прозвучал где-то высоко над головой встревоженный голос кицуне. Цзао присел рядом с ней, вынул ременный повод из сжавшегося кулачка девицы, с трудом разогнув ее онемевшие пальцы. - Ты замерзла? Что ты молчишь? Ты меня слышишь, Орхидея? Кивни хотя бы!
«Не ори, я прекрасно тебя слышу», - попыталась выговорить циркачка. Смутно, как во сне, она сознавала: лис подхватил ее на руки и потащил куда-то, спотыкаясь о древесные корни. Девушке было холодно и жутковато, а потом стало чуть теплее, повеяло горящим деревом и жаром разгорающегося костра. С нее содрали промокшую одежду, закутав в вонючее, но теплое одеяло из шкур. Кто-то привалился к ней - кто-то живой и теплый, принявшийся с силой растирать ей закоченевшие руки и плечи, раздраженно ворча и призывая небеса покарать бестолковую голову жонглерки Черной Орхидеи.
- Заткнись, - еле слышно пробормотала девушка. Лису пришлось наклониться к самым ее губам, чтобы расслышать невнятный шепот: - Заткнись и оставь меня в покое. Я выкарабкаюсь. Отвези этих двух в суд, не то они сбегут и мы опять останемся ни с чем. Слышишь меня? Отвези их в суд. Я сильная, я справлюсь. Я просто замерзла.
- Ты не просто замерзла, ты окоченела в лед, - сварливо откликнулся Цзао. - Если я оставлю тебя здесь, к утру ты станешь синей и мертвой.
- Тебе не все ли равно? - просипела Орхидея. - Сам сколько раз твердил: я злая и бессердечная.
- Твоя кончина омрачит мое бытие, - высокопарно откликнулся кицуне, осторожно целуя холодные и твердые губы девушки.
«Это не поможет, - хотела сказать циркачка. - Не трать понапрасну свои лисьи чары, они не подействуют на такую скучную и бесстрастную особу, как я. Оставь меня умирать, ступай своей дорогой».
В отличие от поцелуев, что выпали на долю Орхидеи прежде, этот был особенным. Он был теплым и солнечным, чуть солоноватым - с привкусом моря, которого девушка никогда не видела - и губы у кицуне были терпко-сладкими, как мякоть тех слив, что она мимоходом срывала с ветвей в чужих садах и грызла, шагая по дорогам Поднебесной. Никогда раньше у нее не кружилась голова от поцелуя, словно она вертелась колесом по многолюдной площади, и никогда прежде обычный поцелуй мужчины не зажигал огонь в ее равнодушной крови. Удивленная, напуганная и пораженная, девушка потянулась навстречу, невесть отчего уверовав - эти руки не позволят ей упасть и разбиться, они поддержат ее и не оттолкнут, когда все завершится.
«Он - лис, - подал голос рассудок Черной Орхидеи. - Это в его природе и сущности, заставлять людей любить себя. Он обманывает, вынуждая меня верить в то, что я - его единственная в мире. И я верю. Зная, что мне лгут - но я верю ему, хотя это глупо! Так глупо, я буду сожалеть, я буду очень сожалеть - но не сейчас, а когда-нибудь потом...»
Они обнимались на холодном полу чайной беседки, рядом с костерком, на скору руку разведенном Цзао из украденных досок, на драном одеяле из овечьих шкур, забытом мастеровыми. Они целовались, и жонглерке было тепло и легко, так легко, как никогда не бывало прежде. Она стала цветком, давным-давно вмерзшим в дорожную грязь и оттаявшим от теплого дыхания случайного прохожего, обратившего на нее внимание и взявшего в руки. Бутон ее орхидеи распустился, дрожа на осеннем ветру, бутон с темно-лиловыми лепестками, окаймленными алым, и золотистой сердцевиной. С терпким, горьким и свежим ароматом, щекочущим чуткие ноздри лиса, по запаху отыскавшего дикий цветок в дупле старого, трухлявого дерева, догнивающего свой век в самой глухомани. Она была редкостью и драгоценностью, скрытой от всех и доставшейся только ему - и она была права, говоря, что между ними не может быть ничего общего. Лисы не приходят к уличным акробаткам, лисы являются к принцессам и талантливым поэтессам, к прекрасным фрейлинам и чародейкам, творящим эликсир бессмертия, но не к девушкам, жонглирующим деревянными шариками на рыночной площади.
Но сегодня лис пришел к ней, ступая на мягких лапах. Лис-оборотень из волшебных сказок. У него были нефритовые глаза и нежный шепот, он был сильным и ласковым с ней. Ожжет, он еще не достиг статуса идеального лиса, но он точно был идеальным любовником. Ей было хорошо и спокойно, она плыла в золотом теплом сиянии, как в озере, наполненном прозрачно-золотистым медом. Она зачерпывала расплавленное золото ладонями, и оно не обжигало, но согревало. Золото и лисье колдовство, украденное золото, пропавшее и потерянное, которое они пытались найти. Золото под ногами, рядом с ними и вокруг них.
- Золото, - пробормотала Орхидея. Ей никто не ответил. Позабытый костер потух, на Изумрудный утес спустились сумерки и ей больше не было холодно. - Цзао, я тупица, но я догадалась. Цзао?