Наконец позвали Черную Орхидею. Девушка подхватила мешок с добром для выступлений, Цзао поспешил за ней, клацая когтями по мраморному полу. Циркачку сопроводили в большой зал с тремя рядами толстых колонн, между которыми широкими волнами вздувалась натянутая серебряная и розовая кисея. За тканью угадывались расставленные кресла и присутствие множества пересмеивающихся и болтающих людей. В дальнем конце зала, под большим шелковым полотнищем с вытканным изображением дракона красовалось высокое седалище черного дерева с золотом, занятое правителем округа. Циркачка не разглядела его лица - распорядитель строжайше запретил ей или ее животному приближаться к возвышению ближе, чем на пять шагов. Для пущей наглядности запретная граница была отмечена протянутой по полу красной шелковой лентой.
Сбоку сидел маленький оркестр - барабанщики, женщина с цинем и молоденькая флейтистка. Цзао невесть зачем тявкнул в их сторону.
- Веди себя прилично, - сквозь зубы напомнила лису Орхидея.
Жонглерке не разрешили принести с собой метательные ножи и диск-мишень. Пришлось довольствоваться вертящимися тарелками, булавами и множеством разноцветных шариков. Цзао стремительно подпрыгивал, переворачиваясь в воздухе и на лету хватая украшенные лентами деревянные кольца. Длинный изжелта-рыжий хвост лиса метался, как флажок на сильном ветру. Орхидея была довольна собой. Может, пресыщенные зрители не оценят ее искусства по достоинству, но циркачка знала: она не допустила ни единой ошибки, не уронила ни одного предмета и ни разу не сбилась с ритма, заданного мерным перестуком гулких барабанов. Цзао не подвел ее, юрко шныряя между переступающими ногами, когда девушка исполняла сложную змейку шагов. Циркачка выгнулась мостиком, и лис шустро пробежал под ней, волоча за собой гирлянду развевающихся лент. Орхидея замерла на одной ноге, вскинув другую к затылку. В ее руках низко, таинственно жужжали вращающиеся на тонких бамбучинах тарелки, а Цзао отплясывал вокруг на задних лапах, дружелюбно ухмыляясь зубастой пастью. Жонглерка из бродячего цирка ведала, каков вкус истинного успеха - он полон горькой сладости, как переспелый гранат, и солон, точно скатывающийся по напряженной спине пот. Тридцать серебряных слитков и два платья. Возможно, по окончании представления правитель области пожелает взять ее на ложе. Говорят, пресытившихся тонкими сладостями богачей тянет на простую еду вроде рисовых колобков с солеными сливами и подгоревших лепешек. Она и есть эта пресная лепешка с обуглившимися краями и привкусом топленого свиного жира. Поданная на тарелке циньского фарфора, расписанной ласточками и стеблями ивы.
Она в последний раз кувырнулась через голову и поклонилась, широко распахнув руки. Выходить из зала следовало через другую дверь, и, торопливо покидав в мешок булавы, шары и кольца, Орхидея убежала - на смену ей уже шли заклинатель змей и глотатель огня. Циркачке хотелось пить, она надеялась, что не разбила украденную бутылочку с вином - и что сейчас ей заплатят и разрешат поскорее убраться прочь. Бдевший подле большого парчового короба старик желчного вида спросил ее имя. Бормоча себе под нос: «Орхидея, Орхидея», казначей провел тонким крючковатым пальцем по строчкам длинного списка, сунув в руки девушке тяжелый кожаный мешочек и большой мягкий сверток. Жестом приказал ей шагать дальше - и циркачка, не чуя ног под ногами, припустила по коридору.
Как оказалось - до ближайшего поворота. Где ее мягко придержал под локоток давешний устроитель зрелищ, деловито осведомившись: умна ли дочь своей матери или глуповата, как ему показалось? Орхидея только вздохнула. Почему все полагают, что акробатка из цирка непременно должна быть гулящей девицей? Такие девушки не бродят по дорогам. Они проживают в кварталах ив и цветов, вытягивая монету из восхищенных поклонников и ведать не ведая о том, что такое спать на мокрой холодной земле и не знать, что станется с тобою завтра. Орхидея как-то заглянула в веселый квартал Фунджоу и крепко призадумалась о том, не прогадала ли она, отказав уговорам хозяйки борделя в далеком родном городе. Была бы сейчас куртизанкой третьего разряда, жила припеваючи, красила ноготки в модный оттенок «хвост зимородка» и горя не знала.
В покоях, куда провел ее распорядитель, стены были затянуты голубой парчой, а на полу валялось множество расшитых подушек. Окон не было, с потолка на тонких цепочках свисали курильницы в виде золотых цапель. Притихший Цзао забился в угол, поджав хвост и настороженно озираясь по сторонам.