***
Сара сидела на полу, машинально перебирая одну из коробок: еще месяц назад ни за что бы не притронулась к содержимому. Пальцы рассеянно касались старого айпода, полного милых попсовых песен, что с трепетом для нее собирала Кэнди; призовых лент, завоеванных на олимпиадах — еще один повод не любить новенькую балтиморскую выскочку; мягких кожаных перчаток без пальцев, подаренных Тёрнером; рамку, под толстым стеклом которой хранилась пойманная и засушенная Бобби бабочка — в знак благодарности за дружбу и спасение; глок — неподходящий, но совершенно необходимый предмет для любого, кто живет в Сентфоре; набор ножей — несмелый сигнал Дерека, так и не решившегося озвучить нежные чувства. Девушка не раз порывалась выбросить безымянную коробку, помеченную лишь маленьким черным крестиком, но так и не смогла, и теперь благодарила себя за слабость, ведь сейчас необычный набор предметов вызывал лишь мягкую улыбку — ни учащенного сердцебиения, ни паники, ни предательских соленых слез. Сентфор был уже не тем, она была уже не той. Трясущаяся в ночи под двумя одеялами испуганная девчонка растворилась в тумане.
Услышав тихие шаги за спиной, замерла. По-хорошему, студентка уже и не надеялась, что он вернется — не после того, что она сделала. Последние часы первокурсница раз за разом переигрывала в голове варианты будущего в надежде найти какой угодно способ, убедить себя в неправильности принятого решения, но ни нервное хождение из угла в угол, ни десяток выкуренных до боли в горле сигарет не принесли ничего, кроме горького смирения. И сейчас в Саре остался только один страх: потерять его сейчас, упустив последние дни.
Не решаясь повернуть голову, девушка напряженно ждала — была готова принять любую кару, лишь бы он остался, какой угодно: молчаливый, мрачный, ядовитый, яростный… Но он только опустился на пол рядом, заглядывая в открытую коробку: повертел в руках старые наушники и начал терпеливо распутывать узлы проводов. Каждое движение было ровным и плавным, как и дыхание. На миг показалось, что не было ни дурного утра в компании Ньюмана, ни последних дней, полных сожалений.
— Прости меня, — прошептала Сара, не отрываясь от изучения его пальцев: смотреть в его лицо было слишком невыносимо. — Я не хотела, чтобы так вышло.
— Брось, принцесса, — голос, как руки — сух и спокоен. — Ты никогда бы не сделала то, чего не хочешь. — Студентка задержала дыхание, представляя, что последует за такими словами. — Но все нормально.
— Почему? — опешившая девушка все еще не могла перевести взгляд: за последние месяцы научилась чувствовать его, как себя, всегда догадывалась, что сделает или даже подумает. Но не сейчас.
Мёрфи только вытянул руку, обхватил ее за талию и подвинул к себе. Так он не прижимал ее уже восемь дней, и в первокурснице поднялась настоящая паника: он прощался. Без сомнений, сию секунду он поцелует ее в висок, прошепчет «бывай» и навсегда покинет их дом. И она вновь останется одна. Еще восемь дней назад Саре казалось, что она готова — отпустить его, зная, что там, в мире, куда ей никак не попасть, у него будет шанс на счастье. Девушка пестовала эту идею, проговаривая горькие слова раз за разом для пущей убедительности. Но теперь, когда под сердцем мирно покоилась неизменно горячая рука, была как никогда близка к банальной истерике — отпускать было больно. Слишком.
— Видимо, такова судьба, — усмехнулся Мёрфи. И поцеловал в висок… — Есть хочешь?
Еще миг и она сорвется на крик, потому что под кожей рвались жилы, а сердце сжималось, пуская по венам боль, в сравнении с которой и методичные удары Сибил, и кулаки цирковых уродцев, и когти Фавна казались сущим пустяком. Что-то похожее, возможно, она чувствовала, осознавая, что больше не увидит мать. Нечто вроде этого испытала, оставляя его на темной улице перед этим самым домом. Подобное пронеслось в голове, когда она готовилась попрощаться с жизнью, стоя перед очевидным выбором в шатре. Но и та боль теперь казалась лишь дуновением ветра. Силясь унять дрожащие губы, торопливо сглатывала, ощущая, как по щекам стекают соленые потоки, скапливаясь на подбородке. Воли у Сары хватило только на быстрый кивок.
Парень поднялся первым и протянул руку — стараясь не поднимать голову, студентка вложила ледяные пальцы в горячую ладонь и пролепетав нечто непереводимое, выскользнула в ванную. Стоя перед большим зеркалом, торопливо прикладывала к красным глазам влажное полотенце и дышала как можно глубже.
— Эй, принцесса, — Мёрфи появился за ее спиной так неожиданно, что Сара вздрогнула и вновь застыла. На этот раз опустить глаза не вышло, и она смотрела в его спокойное лицо через отражение, молясь не потерять сознание. — По какому поводу плачем?
— Разве не очевидно? — прохрипела девушка, сглатывая очередной ком. — Ты прощаешься…
— С чего такие выводы? — изогнул бровь парень, кладя подбородок на острое плечо. — Если меня не подводит память, то речь шла об ужине, разве нет?
— Мёрфи, я не понимаю, — прикрыв глаза, студентка уперлась руками в край умывальника. — Ты нарочно меня мучаешь?
Он серьезно всмотрелся в зеркало и нахмурился. Недовольно цокнув языком, развернул девушку к себе и провел пальцем по острой скуле, кончику носа, невесомо коснулся бледных губ и накрыл их своими. Сара не решалась даже дышать, все больше убеждаясь в том, что происходящее — лишь иллюзия в ее уставшем разуме.
— Хотел рассказать за ужином, но раз такое дело, не буду тянуть, — наконец, он отступил на шаг и закурил, протягивая пачку. Дрожащей рукой она вытянула сигарету. — Я был у мойр. Хочешь стишок от богинь судьбы?
Однажды Саре уже предлагали взглянуть на свою смерть, но она отказалась: всегда считала, что лезть в будущее дело неблагодарное — изменить не выйдет, а мучиться придется совершенно точно. Но сейчас чувствовала, что оно того стоит, и, успокаивая сердце, затянулась поглубже, твердо кивая. Мёрфи ухмыльнулся и, приосанившись на манер театрального Гамлета, изрек:
«Три головы, но сердце одно,
Бьется для рыжей лисицы оно,
Жизни богов в смертных руках,
Путь на Олимп в синих глазах.
В миг, когда молния…»
Но стоило ему только вновь открыть рот, как ироничная улыбка сползла с лица: тлеющая сигарета выпала из пальцев — хрипя, он схватился за горло и, отскочив к стене, сполз на пол и завалился на бок.
— Мёрфи! — из Сары словно тоже откачали весь воздух, а заодно и остатки самообладания, потому что вместо первой помощи, приемы которой знала на зубок, могла только трепать его за плечи и задавать идиотские вопросы. — Мёрфи, что с тобой?
— Эти строки только для меня, — наконец, прошептал парень, восстанавливая дыхание. В желтых глаза на миг полыхнуло пламя, но вскоре затихло. — Прости, лисица, продолжения не будет. — Нахмурившись пуще прежнего, он облокотился на стену и вытянул ноги на кафеле. — Жаль, я надеялся, что ты поможешь расшифровать мне вторую часть. С первой-то все и так ясно.
— Выходит, мойры сказали, что это моя судьба — помочь вам вернуться на Олимп? Да? — вторя Мёрфи, девушка поджала губы и пристроилась сбоку. — Ты поэтому больше не злишься?
— Злюсь. Еще как злюсь, — усмехнулся он, прикуривая новую сигарету. — Ты бы знала, насколько. Но, надеюсь, еще не все потеряно. Эй! — Свел черные брови, заметив, что студентка уже готовится протестовать. — Я говорю не о том, чтобы боги застряли здесь. Я говорю о другом. Точнее не говорю о другом, иначе меня опять лишат языка. Так что пойдем-ка ужинать. А потом, пожалуй, прокатимся, пока чертов Зевс опять не испортил погоду. Не хочу терять ни минуты с тобой, поняла?
Он хитро улыбнулся, и Сара почувствовала, как свинцовый колпак, давивший последние дни, наконец, исчез. Девушка аккуратно взяла его руку и прижала губы к тыльной стороне ладони. Теплые пальцы пахли вишневым табаком и тем счастьем, которое можно испытать, лишь познав истинное горе. У них было еще несколько дней. И ни один из них она не проведет дальше, чем в метре от Мёрфи.