— Делай, что нужно. Пусть все случится завтра. Мы не только не будем мешать, мы поможем, выложимся на все сто. Но дай мне слово, что как только я позову, ты приедешь, куда скажу, и сделаешь то, что скажу, — он никогда не сомневался в своих словах, но сейчас Сара ощущала какое-то неуловимое изменение. Этот короткий разговор был куда важнее того, что завершился с капитуляцией Ньюмана. И куда важнее, чем все то, о чем они говорили в Сентфоре. — Дай мне слово. И поклянись, что не нарушишь его.
— Клянусь, — сглотнув, на миг прикрыла глаза и поднесла ладони к его щекам. — Клянусь, что сделаю все, что скажешь. Тогда, когда скажешь.
Мёрфи странно улыбнулся, но у девушки не было времени думать об этом, парень уже прижал горячие сухие губы к ее лицу. Он целовал ее по-разному: нежно и невесомо, долго и страстно, неистово и глубоко. Но так, как сейчас — никогда. Все, что было до этого поцелуя, стерлось из памяти, развеялось на быстром весеннем ветру за ненадобностью. Раньше он целовал ее щеки, губы, шею, грудь, пальцы, лопатки. Теперь — сердце. И на это оно не могло не отозваться. Сара забыла, какой сейчас год, даже свое имя — и то забыла. Мир растворился в вишневом дыму, необходимость в дыхании отпала, а все тело стало легче воздуха. Все пространство и время занял он.
Она уже давно лежала на простынях, но дела до места и положения не было никакого. Не отрываясь, смотрела в его глаза, пока быстрые руки рвали на куски самую глупую на свете вещь — ее одежду. Мёрфи до боли медленно провел губами по шее, оставил невыносимо долгий поцелуй на ключице, до потери сознания нежно развел ее ноги и, будто наслаждаясь бешеным стуком сердца — уже не понять, чьим — замер в доле секунды от самого важного движения в жизни.
Теряя остатки себя, девушка закрыла глаза и закусила губу — кричать хотелось так громко, чтобы даже небо услышало ее мольбу. Но небо не слышало никогда, а он — всегда. И она растворилась, чувствуя, как кружится и погружается в бездну.
Только его глубокое дыхание и горячие руки, что пробрались под кожу, касаясь тонких костей и сосудов. Он был везде — вокруг и внутри, наполняя и переполняя.
Еще миг — и взрыв, ведь с таким хрупкое человеческое тело справиться не способно, потому в нем сейчас билось божественное пламя, не иначе.
Каждое его движение было спокойным и плавным, ни резких толчков, ни глухого рыка: только огненные волны, раз за разом накрывающие с головой. И она погружалась все глубже, теряя связь с реальностью, отправляя весь мир гореть в его пламени. В их пламени.
Собрав остаток сил, Сара уложила его на лопатки и нависла так, как только что склонялся он. Не отрывая взгляда от светящиеся в темноте глаз, вжалась в него всем телом и замерла — он смотрел внимательно, изучающе, выжидающе, и девушка нарастила темп, упираясь ладонями в расписную грудь. Прикоснись кто к нему сейчас, немедленно отдернул руку — так горяча была кожа, но она не чувствовала жар под пальцами, ведь граница, разделявшая их, давно растворилась.
Этой ночью на втором этаже дома на 163-й улице не было Сары и Мёрфи. Этой ночью там спокойно и размеренно билось одно сердце.
— Я люблю тебя, — она уже давно откинулась на подушки и смотрела в темный потолок. Кажется, любила всегда, с той самой ночи в Антеросе, но никогда не произносила вслух. И теперь, когда за горизонтом уже маячил рассвет худшего дня в жизни. Дня, после которого, наверняка, жизни не будет и вовсе, О’Нил поняла, что время пришло. А еще больше всего на свете жалела, что не говорила этих слов каждое утро, каждый вечер, каждую чертову минуту, что он был рядом.
Мёрфи нечего не ответил, только по-хозяйски прижал ее к себе, укрывая одеялом. И девушка блаженно прикрыла глаза, слушая его дыхание. Наслаждаясь каждым звуком, стараясь запомнить все как можно лучше, потому что ничего иного ей не осталось.
К обеду, когда телефон парня начал звонить с утроенной силой, теплую постель все же пришлось покинуть: он уехал в «Подземный мир» помогать с подготовкой ритуала, она — ушла в закусочную, ту самую, в которой еще осенью давилась кофе, будучи простой студенткой «Конкордии», что пряталась от мира среди страниц учебников.
И у нее ведь почти получилось.
— Что вы делаете? — на столик, заставленный тарелками с фастфудом и чашками с кофе опустилась тень. Обойдясь без лишних приветствий, Пирс спокойно сел напротив и задумчиво оглядел нехитрый обед.
— По-моему, это очевидно. Я ем. И если это моя последняя трапеза, предупредите сразу — закажу десерт, — усмехнулась Сара. Появление бога ее ничуть не удивило. Может, потому что удивляться она разучилась уже давно, а может потому, что чего-то подобного ожидала все эти дни — было бы глупо рассчитывать, что непрекращающиеся грозы остались незамеченными для противной стороны. — Картошка остыла, но все равно вкусная, угощайтесь.
— Благодарю, — невозмутимо подхватив пару долек, он пододвинул к себе соусницу. — Так каков ваш план?
Девушка равнодушно оглядела кафе: через два стола сидела Сибил. Заметив взгляд студентки, злобно сверкнула глазами и вернулась к изучению меню — пара не разлей вода.
— Доем и вернусь домой, — пожала плечами первокурсница. За недолгую жизнь она отточила искусство лжи, но прекрасно понимала, что даже самой хитрой байкой накормить Пирса не выйдет. — А вы чем заняты сегодня?
— Как и вы, Сара, готовлюсь к ритуалу, — едва заметно улыбнулся он. — Так что пожелайте удачи.
— Боюсь, это не в моих силах, — ухмыльнулась О’Нил, невольно думая, какие еще привычки успела перенять у Мёрфи. — Цели у нас, полагаю, разные.
— Неужели? — изогнул бровь мужчина, увлеченно поедая картофель и наггетсы. — А я считаю, что цель одна. Во всяком случае, мой успех пойдет вам только на пользу. Неужели вы действительно готовы отпустить своего Цербера? Мне так не кажется. Так зачем упорствовать, Сара? Скажите место сбора. И все. Я и мои соратники не позволим олимпийцам вернуться, и вы останетесь вместе. По-моему, исход идеальный.
Студентка задержала дыхание. Спорые шестеренки подсказывали, что от ответа зависит слишком многое…
На город опустились сумерки, но на небольшой площадке, окруженной уже позеленевшими деревьями, было светло. Во всяком случае, так казалось Саре: сама не понимала почему, но все чувства обострились: не просто слышала шелест молодой листвы над головой, шум улицы неподалеку, видела каждое перо птиц у горизонта, чувствовала легкий ветер на щеках и холодные прутья клетки Фарадея под пальцами. Она ощущала мир так, будто он был внутри. Бросив взгляд на часы, всмотрелась в узкий проулок, что вел на площадку, и затаила дыхание. Но страха не было — сердце билось спокойно и ровно, будто она выбирала молоко к завтраку, а не готовилась встретить выводок новых богов.
— Помни о том, кто ты. Нет ничего, что было бы тебе не под силу. Поняла? — тихо говорит Мёрфи, проверяя, крепко ли стоит клетка и надежен ли морок, наложенный Афродитой. — Все в порядке, если уж я не вижу эти штуки, гости точно не заметят. Не высовывайся и уезжай сразу, как только получишь сообщение, ясно? Ты дала слово.
Ей остается только растерянно кивнуть, провожая взглядом высокую фигуру — он даже не чмокнул ее напоследок. Будто отсутствие прощания могло что-то изменить. Но девушка его не винила — все слова были сказаны уже давно, а новых она не заслуживала.
Таймер на навороченных часах — еще один подарок Мёрфи — вырвал из воспоминаний, и студентка сглотнула. Проверив аппаратуру, еще раз посмотрела на небо и, глубоко вдохнув, запустила катушки. В далеком прошлом она уже видела одну такую в научном музее, куда заучек балтиморской школы отправили с экскурсией, и там, завороженно наблюдая за чудом человеческого разума, твердо решила посвятить себя физике. А спустя три года ее перевезли в Сентфор, и четкая картина мира рухнула. Физика была забыта. Наука потеряла смысл, ведь объяснить формулами и расчетами то, что она увидела в туманных лесах, было невозможно. Но сейчас, стоя в нескольких метрах от мощных сияющих разрядов, бивших в небо и в землю, на бледных губах вновь забрезжила та самая улыбка, что озаряла наивное детское лицо Сары О’Нил из математического кружка.