Алистер Кроули
«Лисица»
Aleister Crowley
«The Vixen» (1910)
Патриция Флеминг бросила поводья конюху и взбежала вверх по ступенькам особняка, сжав тонкие, побелевшие от ярости губы. Лорд Эйр тяжёлой походкой следовал за ней.
— Я спущусь через полчаса, — сказала она и радостно рассмеялась. — Кликни Доусона, пусть принесёт тебе выпить!
С этими словами она направилась вглубь дома, сверкнув напоследок томным взглядом — воплощение коварства.
Вот уже в третий раз она не смогла заставить Джеффри Эйра пасть к её ногам. Она заглянула внутрь шляпы: там, в подкладе, был спрятан талисман, который она решила испробовать сегодня — и который её подвёл. «Чего не хватает? — подумала она. — Может быть, крови?»
Она была олицетворением истинно английской девы: храброй, удалой, честной, сообразительной, — и никто не догадывался об огне, что сжигал её изнутри. Ибо, когда она была ещё ребёнком, её посетило Нечто.
Первое Посещение произошло во сне. Она проснулась, задыхаясь; воздух — чистый, сладкий, целебный чилтернский воздух, сочащийся в открытое окно прямиком с холмов, отравляла затхлая вонь. Она разбудила гувернантку и поведала историю, будто к ней явился тигр.
Второе Посещение снова случилось ночью. Патриция выходила на охоту, осталась один на один со смертью, отбилась от гончих. Той ночью она услышала в спальне лисий лай. До самого утра она не спала, дрожа от ужаса, а потом обнаружила на подушке рыжую лисью шерсть.
Третье Посещение было не то во сне, не то наяву. Но она сжала губы и попыталась скрыть блеск ненависти в глазах. В тот же день, однако, она избила служанку лошадиным хлыстом.
Она была ровно настолько в своём уме, чтобы различать границы собственного безумия, но всеми силами пыталась не сражаться с ним, а скрывать его.
Прошло два года, и Патриция Флеминг, сирота-наследница Картвеллского аббатства, стала всеобщей любимицей, Дианой Чилтернских холмов. И всё же Джеффри Эйр её сторонился. Его собачья преданность и честность не позволяли ему нарушить верность юной девушке из северной деревушки, которая воспользовалась его простотой три месяца тому назад. Он её даже не любил, но она заставила его усомниться в этом всего на час, и теперь он был скован собственным обещанием.
Неприкрытая благосклонность Патриции разжигала в нём лишь ненависть из-за глубины соблазна. На самом же деле он ненавидел лишь себя за собственную слабость.
Патриция, злая и взвинченная, бежала через весь дом. Это не укрылось от взора слуг. Кто-то рассердил хозяйку, подумали они, но она сходит в часовню и успокоится. Хвала ей. Она же, действительно, отправилась в часовню, заперла дверь, нырнула за алтарь, нажала на потайную доску — и в тот же миг оказалась в тайной комнате священника, достаточно большой, чтобы при необходимости вместить сразу нескольких человек. В дальнем конце комнаты возвышался внушительный алый крест, а на нём, лицом к древесине, с опухшими от стягивающих их ремней запястьями и лодыжками, висела обнажённая девушка, ширококостная, пышнотелая. Рыжие волосы водопадом струились по её спине.
— Маргарет! Что так невесела? — рассмеялась Патриция.
— Мне холодно, — безразличным тоном отозвалась распятая девушка.
— Не говори глупостей, дорогая! — ответила Патриция, торопливо избавляясь от платья для верховой езды. — Там ни намёка на мороз, мы прекрасно прокатились и замечательно поохотились. Как бы то ни было, ты скоро согреешься.
Вместо ответа девушка едва слышно застонала. Патриция достала из старого гардероба облегающий костюм из лисьего меха и обтянула им своё белое стройное тело.
— Я заставила тебя ждать, дорогая? — спросила она, смерив девушку хитрым любопытным взглядом. — Я заядлая охотница, это точно!
Она вытащила бесполезный талисман из шляпы. Маленький квадратик пергамента, исписанный чёрными чернилами. Вынув из волос шпильку, Патриция проткнула талисман и всадила шпильку в бедро девушки.
— Им нужна кровь, — сказала она. — Холодно, говоришь? Тогда смотри, как из синей ты станешь красной! Ну же! И не морщись: ведь уже месяц я к тебе не прикасалась.
Её рука цвета слоновой кости змеёй выскользнула из мехов, и хлыст со свистом ударил юную Маргарет между лопаток. Раздался отрывистый крик, но единственным эхом его был смех Патриции — искренний, ледяной, дьявольский.
Она ударила ещё раз, и ещё. Огромные пурпурные рубцы оставались на спине девушки; изо рта сочилась кровавая пена — в агонии она искусала губы и язык.
Патриция разгорячилась и порозовела — стала восхитительно прекрасна. Её обнажённые груди вздымались, губы приоткрылись, а тело и душа, казалось, схлестнулись в исступлённом наслаждении.