Я оперлась подбородком о спинку стула, отвернувшись к стене, чтобы не видеть исступленных мужских взглядов. Немного потерпеть, получить от этого злое удовольствие — видя эту развращенность, эту дикость, животное желание.
Хрустальная палочка снова вернулась в мой анус, и Тюн слегка подшлепнул меня, давая знак, что я должна напрячь мышцы.
— Не буду скрывать, что наша Афаль — не девственница и здесь, — хозяин теперь уже открыто похлопал меня по ягодице, — но её мышцы так туги, что каждый раз для вас будет покорением женской попки, как в первый раз.
— Враньё… — хрипло выдохнул кто-то.
— Вовсе нет, — возразил Тюн. — За две золотых монеты вы можете подойти и проверить, как плотно моя красавица держит дилдо внутренними мышцами. Вы можете трахать её в задницу хоть целую ночь, но потом она снова сожмётся до горчичного зернышка. Две монеты, господа. Всего две монеты, чтобы убедиться…
Я не удержалась и снова посмотрела на покупателей. В этот раз благородные господа потянулись ко мне, как заколдованные, бросая на стол монеты. Только Мерсер и Бринк остались в креслах. Но и то верно — зачем платить за то, в чем они не раз убеждались лично.
Другие же проверяли мою попку долго и дотошно — по очереди тянули хрустальную палочку, наклоняли, поворачивали. Мерсер прикрыл глаза, и лицо его окаменело. Кажется, Бринк еле слышно застонал.
— Да-а… — глубокомысленно протянул господин Алтон, — она тугая, как в первый раз.
— Ценный экземпляр, — подтвердил господин Раймус. — Посмотрите, господа, если бы я не держал этот хрусталь, она втянула бы его в себя весь. Волшебная задница… Поистине, волшебная…
Они вернулись на места, довольно прищелкивая языками и удовлетворенно качая головами. Судя по очень удовлетворенному виду господина Раймуса, и по тому, как он сопел, рассматривая мою попку, своё удовольствие он уже получил, и считал, что две монеты — это совсем не дорого, чтобы кончить в штаны.
— У нас солидное заведение, — опять защебетал Тюн. — Только лучший товар для самых уважаемых покупателей. Позвольте напомнить вам некоторые пункты договора. Со шлюхой, — он вытащил затычку из моего ануса и похлопал меня по спине, позволяя выпрямиться, — со шлюхой в течение года можно делать что угодно, только не торговать ею. Все доходы от продажи принадлежат мне, прошу не забывать об этом. В остальном же вам предоставляется полная свобода. Хотите — имейте ее сами, хотите — пригласите друзей. Можете устраивать эротические представления, можете использовать на ней собак и козлов, но — внимание! — быки и хищники не разрешены. За порчу товара несете ответственность втройне.
— Она не покалечит себя? — забеспокоился кто-то из особо осторожных. — И не сбежит ли? Не всем женщинам нравятся, когда их используют для собак…
— Не беспокойтесь, — со счастливой улыбкой заверил его Тюн. — Я никогда не предложил бы вам строптивый товар. Она будет послушна, покорна и нежна, как шелк. Для нашей Афаль нет большего удовольствия, чем ощутить во всех своих сладких дырочках крепкие мужские члены. Ну или даже не мужские, и даже не члены…
Шутка понравилась, и возбужденные и разгоряченные мужчины радостно похохотали, потирая ладони. Только Мерсер и Бринк не разделили общего веселья.
— В качестве заключительной демонстрации, — объявил Тюн, — этот бриллиант, — он указал на меня широким жестом, — эта удивительная прирожденная шлюха покажет вам, как она хочет, чтобы её купили… Купили именно вы, — теперь Тюн обвел рукой всех собравшихся, — только вы… И чтобы позволили ей удовлетворить все ваши желания. Слышите, господа? Все желания… Это её мечта… Хрустальная мечта… Афаль, приступай.
47
Он бросил на пол подушку, и я встала на неё коленями, повернувшись к зрителям спиной.
— Прошу, дорогая, — Тюн протянул мне двенадцать шариков.
Чуть наклонившись, я развела руками ягодицы и один за другим протолкнула в панус шарики. Все двенадцать. В комнате стало тихо, только слышалось прерывистое дыхание, и кто-то поскрипывал креслом.
— Как ощущения? — Тюн потрепал меня по голове, как хозяин любимую собачку.
— Это блаженство, — ответила я и даже не солгала, потому что шарики очень уютно устроились в моей попке.
Подвигавшись назад и вперед, я застонала, потому что там, внутри, каменные чертенята очень волнующе натирали все мои чувствительные точки.