Выбрать главу

– Даже если она здесь появится, вряд ли мы ее выдадим гончим маркграфа. А сейчас уходите отсюда.

– Прогоняете? Разве богиня-мать не принимает молитвы любого, вне зависимости от его расы и божественных покровителей? И вы, настоятельница храма, указываете на двери тому, кому есть о чем попросить богиню?

С этими словами Рейвар обогнул замершую женщину и, подойдя к статуе, с большим, надо признать, трудом встал на одно колено. По лицу было видно – жутко хотелось выругаться. Но я не зря уважала этого нелюдя за выдержку – смолчал, только морщинки меж бровей и у губ залегли глубже. Одну руку он сжал в кулак, большим пальцем внутрь, а второй провел над постаментом статуи.[1]

– Милостивая всебогиня, дай мне терпения…

Ой, а я думала он сейчас затянет: «Смерти прошу у тебя! Не откажи мне, богиня, ведь не для себя прошу».

– …и сил закончить начатое. А также ума отсидеться во время бури в теплом местечке – одной рыжей прохвостке.

Хорошо, вокруг мягкие полотенца – челюсть отпала без громких звуков.

Вставая, Рейвар напоминал старого дедка: одной рукой уперся в помост, другой держался пониже поясницы. Но стоило ему распрямиться, сразу стала видна ширь в плечах, горделивая посадка головы и что-то такое неуловимо притягательное, заставлявшее меня буквально сохнуть по нему. Сейчас я прекрасно понимаю – он мне враг, но у моего врага такая харизма… и задница!

Псевдоэльф снял с пальца кольцо и положил в чашу.

– Теперь я готов покинуть храм.

Рейвар стоял ко мне спиной, зато я видела, как расширились глаза и заалели щеки настоятельницы. Ну да, этот гад умеет так смотреть…

Перевести дух я смогла, только когда Рейвар ушел. Буря внутри начала успокаиваться, распадаясь на противоречивые чувства. Ненависть и тоска, гнев и страх, злорадство и жалость. И много боли. Пока он был рядом, я и дышать нормально боялась, думать боялась, чувствовать. Иначе неизвестно, что могла бы сотворить. Выскочила бы и попыталась надкусить все, что мне так и не дали «съесть»? Или просто расплакалась бы в голос, выдавая убежище дурной хвисы? После короткой вспышки боли и ярости меня одолела усталость. Внутри стало пусто, и только прибой упрямо бился о голые камни души. Жаль, сердцу еще долго стучать, прежде чем настанет момент, когда острые прибрежные камни отточатся до круглой, бархатистой на ощупь гальки. Надеюсь, время лечит даже в этом мире.

– Вы с ним знакомы? – Олта отдернула занавеску и посмотрела на мою скуксившуюся мордочку. – Видно, близко знакомы. Пойдем, я тебя накормлю.

Вот от этого я никогда не отказывалась!

На ужин в храме были вареные плоды, похожие на картошку. Одна из прислужниц их еще и маслицем с укропом сдобрила – ой вкуснотища! Также на стол выставили первый зеленый лучок, сыр, похожий на брынзу, и напоследок – курочку!

– Лиса курице не враг, а рьяная поклонница! – облизнулась я, разглядывая угощение.

Молодые прислужницы улыбнулись, а вот их старшая дородная товарка нахмурилась:

– За стол с лапами не пущу!

И как мне кушать прикажете? На полу, остатки из мисочки? А оборачиваться настоятельница запретила.

– А давайте мы ей на кусочки все поделим и на тарелку уложим, – заступилась за меня русоволосая красавица. Вторая, чернокудрая молчунья, кивнула.

Толстуха махнула рукой, и молодые женщины споро разделали курицу, положив мне на тарелку сочные кусочки белого мяса. Крылышки достались Олте, по лапке – двум молодкам, а остальной костяк взялась обсасывать старшая.

Есть я старалась очень аккуратно и, кажется, даже нигде не насорила. Видя такое усердие, женщины разулыбались.

– Так, значит, ты из замка сбежала? – так просто, словно о погоде, спросила Олта. Я от неожиданности даже подавилась куском.

– С чего вы взяли?

– Так откуда ты еще могла так «полететь»? Поблизости никаких других высоких строений, кроме Каменного Грифона, нет. Да и гончих маркграфа ни с кем не спутаешь, у пустынников перекупил, они для них слишком злые были. Но не бойся, у нас ты в безопасности. Не сунется он сюда больше. Никогда! – Это настоятельница говорила, крепко сжимая руку своей чернявой ученицы.

– Выходит, он не в первый раз… так.

– Бартоломео Сендан всегда любил сомнительные забавы. Для него и его припевал лучшим развлечением считается затравить человека. Поймают девчонку какую, и давай ее по лесам гонять, пока не выдохнется, а там… – Женщина опустила голову. – А как прокляли его, совсем озверел.

вернуться

1

Зажатый в кулаке большой палец символизирует ребенка в чреве. При молитве всебогине женщины прикладывают палец к животу, а мужчины – к паху. – Здесь и далее примеч. авт.