Такой рационализм был в традициях историографии.
В наследство перешел и стиль. Его особенностями остаются сдержанность и простота. Стиль авторов пхэсоль обычно прост и беспристрастен, как стиль историка, стремящегося сохранить объективность того, что он излагает. При этом переданное «чужое слово» отделяется от слова автора. «Историк сказал» — так со времени китайского историографа Сыма Цяня, жившего две тысячи лет назад, начиналось суждение историка о только что изложенных событиях. И мы узнаем эту традицию в концовках корейских новелл и анекдотов. Кроме того, в рассказах мы видим непременное упоминание конкретного места события (не «в некотором царстве») и четкого времени — даты — подчас и там, где речь идет о придуманных героях.
В соответствии с установившимися вкусами авторы пхэсоль избирают героями своих произведений исторических лиц, нередко — прославленных современников. И мы видим, например, что героями анекдотов и новелл выступают исторические фигуры — государственные деятели, сановники при дворе, литераторы. Веселые проделки известного писателя Лим Че (1549–1587) привлекли внимание Лю Монина (1559–1625); в его же новелле «Черепаховый суп» повествуется о том, как друзья подшутили над Ли Чесином (1536–1583), с чьим рассказом «Женитьба Пхунсана» читатель ознакомился несколькими страницами ранее.
Однако проза малых форм обращается не к официальной стороне жизни известных людей. Забавные рассказы характеризуют их с человеческой стороны, сохраняют в памяти поколений как людей живых, со слабостями и пристрастиями, достоинствами и недостатками. Человек в обычной жизни, в быту, в житейских ситуациях интересен авторам пхэсоль. Правда, пока еще в ситуациях чем-то необычных: смешных, неожиданных, гротескных. Обыденное входит в литературу как необычное, поразительное. Обыкновенное пока не привлекает корейских авторов и долго не будет привлекать: оно еще не способно доставить эстетическое наслаждение. Утверждается эстетика необыкновенного в обыденном.
Литература открывает для себя новый мир — пестрый и разнообразный. Открывает она и нового героя. Знаменитые исторические лица — не единственные персонажи пхэсоль. Героями этой литературы становятся представители самых разных слоев: чиновники — от важных сановников до мелкой сошки, крестьяне и купцы, монахи и веселые вдовы, девицы из благородных семей, родственники государя и сами государи, певички и студенты, прославленные поэты и безымянный люд.
Пхэсоль, пожалуй, больше других литературных произведений говорят нам о корейской жизни тех времен. Из пхэсоль мы узнаем, что шутка и розыгрыш были частью корейской жизни — она была куда разнообразнее, менее скучна и не так уныло-серьезна и торжественна, как это может показаться, если верить произведениям официального характера. Проказничали веселые школяры, шутили министры и государи, жены не всегда были преданны, а вдовы не всегда хранили верность покойному супругу. Все говорит о том, что между официальной моралью и реальным житьем-бытьем корейца того времени были существенные расхождения, и арку «верной жене», случалось, заслуживали несколько неожиданным образом (новелла Лю Монина «Верной жене»).
В литературе той поры заметно внимание к отдельным свойствам, качествам человека, стремление сосредоточиться на каком-то одном из них. В пхэсоль эти качества чаще всего «бытовые»: жадность, глупость, и они — предмет насмешек. Но смех в пхэсоль не безобидный. Здесь не всегда смеются над скупым и глупым вообще. Богатым глупцам в смешных ситуациях достается больше. Дурно воспитанным оказывается министр и сын сановника. Дураками — царская родня и сын государя («Круглый дурак», «Играют в шахматы-чанги», где царского родственника оставил в дураках старый солдат). Высмеиваются развратные ханжи, осуждаются жестокость, бездушие, алчность, особенно если этими качествами обладает чиновник, употребляющий во зло данную ему власть. Но, пожалуй, больше всего достается буддийским монахам, чьи незадачливые похождения всегда заканчиваются плачевно.
Это в значительной степени объясняется конфуцианской позицией авторов, стремившихся улучшить нравы, выявив недостатки людей и указав на них. Однако за всем этим угадываются также демократические черты той фольклорной основы, что лежит в большинстве пхэсоль — народного рассказа, анекдота.