— А что сокол ест? — спросил Чаён у окружавших его чиновников.
— Кормить эту птицу, — ответили ему, — можно только сырым мясом.
— А у нас дома нет сырого мяса, — сказал Чаён. — Есть немного вяленой оленины. Нельзя ли ее размачивать и давать соколу?
Все чуть не лопнули от смеха.
Некто Син, придворный чиновник, по натуре своей был человеком пустым и очень любил похвастаться. Так, обожал он похваляться своим богатством. Разбросает горсть риса перед воротами, пригласит кого-нибудь в гости и, глянув на землю, начинает распекать слуг:
— Да разве можно так расшвыривать дар небесный?! Позавчера человек из Чхунчхондо привез три сотни сок риса, вчера — из Чолладо три сотни. Потому так и не бережете добро!
А то еще нравилось ему прихвастнуть красивыми наложницами. Вымажет, бывало, румянами да белилами стены комнаты и давай при гостях ругать слуг:
— А чего это стены да окна такие грязные? Приходила вчера такая-то кисэн и осталась на ночь. А утром она тут умывалась да прихорашивалась. Вот и напачкала!
Или еще даст служанке кусок парчи, и как раз в то время, когда гости сидят в зале, она, стоя под окном на коленях, должна была говорить:
— Буду на парчовых туфельках для вашей наложницы вышивку делать. Так какой прикажете рисунок сделать — цветы или облака?
— Да, пожалуй, вышей-ка облака покрупнее! — отвечал Син.
А женщины, имена которых назывались, были одно время очень известными кисэн.
Желая побахвалиться своими высокопоставленными друзьями, Син заранее готовил письмо с адресом какого-нибудь могущественного министра, которого якобы приглашал сейчас прийти к нему. При гостях он передавал конверт слуге. Испуганные гости вставали, чтобы уйти, но Син их удерживал:
— Да я же с ним коротко знаком. Не пугайтесь!
Через некоторое время слуга возвращался и докладывал, что не застал министра дома.
— Эх, жаль! — смеялся Син. — Давненько я с ним не виделся, вот и захотелось сегодня встретиться. А вы уж испугались и уходить собираетесь!
Люди же, которые хорошо знали Сина, только смеялись над его пустотой и тщеславием.
Цензор Хон Ирхю был человеком мужественным, однако несдержанным, а главное — безмерно нечистоплотным. Обычно он не умывал лицо и не расчесывал волосы. Крайне был неразборчив в еде и питье.
Как-то, еще в молодости, подвыпив в компании приятелей, ловил Ирхю на реке рыбу. Ножа у него не было, так он перекусывал червей зубами.
А в другой раз он тоже ловил рыбу с дружками. За весь день они так ничего и не поймали. Зашли в трактир. Ирхю тут же разделся, залез на крышу и, разобрав черепицу, стал доставать птенцов. При этом он выбирал еще не оперившихся, совсем голых. Затем, нанизав несколько штук на заостренную абрикосовую палочку, Ирхю птенцов обжарил.
— Ах, вкуснятина! — то и дело восклицал он, попивая вино и закусывая птенцами. — Что там какие-то жалкие рыбешки!
Когда Хон Ирхю сопровождал государя Сечжо в императорскую столицу, он постоянно собирал конский навоз, разжигал из него костер и на нем жарил пирожки.
— Этот человек и понятия не имеет о чистоте, — любил посмеяться Сечжо над Ирхю в присутствии многих сановников. — Ни в коем случае нельзя поручать ему совершать жертвоприношения!
Однако Хон Ирхю мог сочинять стихи, в которых воспевал силу и отвагу. Кроме того, он в совершенстве владел китайской речью, потому и ездил неоднократно в императорскую столицу.
Отправился однажды Хон Ирхю по служебным делам в южные провинции. И там, как-то вечером, он выпил так много вина, что умер.
Квиэ[23] так сказал о нем в своем стихотворении «На смерть Хон Ирхю»:
Советник Судейской палаты Сон имел псевдоним Чхирхю-санса — «Отшельник Семь удовольствий». А это он взял да и соединил два известных выражения людей древности: «три удовольствия» и «четыре удовольствия»[24]. Человек Чхирхю был чистосердечный и прямой, а потому на службе своей — особливо если речь шла о нравственности, о правилах поведения — всегда глубоко вникал в суть дела и решения принимал, исходя только из закона и справедливости. Однако если случалось ему подвыпить, безмерно начинал похваляться своими талантами.
24
В классической китайской литературе «три удовольствия» связаны с отдыхом после долгого пути, а «четыре удовольствия» — с приятными физическими ощущениями (например, насытиться, согреться в холоде, починить разбитую вещь и т. д.).