— И не буду ничем заниматься, вы хотите сказать? Это как? Я не представляю для себя такой жизни. Сначала была учеба, потом еще раз учеба, потом диссертация, а потом все определялось нуждами работы. Ну и я надеюсь, что если я где-нибудь фатально ошибусь, и Шарль меня уволит, то я просто найду другое место аналитика — и всё.
— Вы слишком хороши именно как аналитик, чтобы вас выгонять, даже если вы где-то ошибетесь. Я нередко жалею, что вы не служили в штабе вашего дядюшки — наши тамошние аналитики далеко не всегда оказывались на высоте.
— Дядюшка полагает, что полиция и армия — не для женщины. И мы с ним не спорим.
— А то, чем вы занимаетесь сейчас?
— Вы имеете в виду данные и выводы? Да, подойдет. Ну и философия тоже воспринимается нормально, правда моя степень родным в большинстве непонятна и считается скорее как блажь, чем как результат серьезной работы. А это, мол, наша Элоиза, ну та, которая доктор философии. А про всякое другое он знать не знает. И незачем ему об этом знать, как мне кажется, — и она внимательно посмотрела на него.
— Хорошо, что предупредили. Мало ли, а вдруг бы мы встретились без вас, и я непременно стал бы рассказывать о ваших успехах в наших тайных операциях.
Элоиза рассмеялась.
— Дядюшка всегда игнорировал все рассказы и намеки на нашу семейную ненормальность, и ему никогда бы не пришло в голову пользоваться этой ненормальностью в рабочих целях. Он совершенно без какой-либо потайной мысли попросил меня сопровождать его на приём, и очень удивился, когда я после этого приёма взялась рассказывать ему, кто и что о нём думает. А я настолько привыкла делать подобное для вас, что даже ни минуты не задумалась. Иду с близким человеком на официальное мероприятие — значит, глаза и уши открыты, — она внимательно посмотрела на Себастьена. — Я не знаю, нужно ли обсуждать с дядюшкой, скажем, вчерашний вечер.
— Знаете, ваши открытые глаза и уши — это нереально круто, как говорят мои сотрудники. Если я на каких-то переговорах без вас, то мне, не поверите, случается остро ощущать ваше отсутствие. Поэтому слава Господу, что вы есть, и особенно — что вы рядом со мной. Про вас и генерала подумаем ещё, а пока давайте про вчера.
— А что? — снова улыбнулась она. — Вчера был вальс, остальное не важно.
— Вот как? — он тоже улыбнулся.
Потом отставил чашку и обнял её.
— Вам тоже понравился вальс? — тихо спросила она.
— Сердце моё, да я наконец-то обнаружил что-то, что могу танцевать с вами! Это же просто фантастика, Элоиза. Ваши сарабанды — они прекрасны, как космос, и так же недосягаемы, я никогда даже и не возьмусь пробовать ничего подобного, а тут вдруг что-то простое, что я умею, правда, смею надеяться, что умею неплохо, и что вам тоже нравится!
— Вы умеете великолепно, — она серьезно посмотрела на него и тоже отставила чашку. — Я нечасто сталкивалась с такого класса умениями. А я в юности много всего танцевала, и с людьми тоже, не только с зеркалом.
— Да ладно, вальс танцуют все.
Она зажмурилась, собираясь с мыслями, потом открыла глаза.
— Во-первых, не все. Во-вторых, если хотите, я могу объяснить.
— Хочу, конечно! Объясняйте.
— Нам придется встать, — она высвободилась из его рук, встала, подняла его и поставила перед собой. — Возьмите меня как для вальса.
Он повиновался — взял левой рукой её правую руку, а правая оказалась у неё на спине.
— Так? Или что-то ещё?
— Так, — улыбнулась она. — Даже когда вы просто становитесь в позицию — то вы меня держите. Вчера всё время движения вы меня вели. Не я вас. И… в общем, когда человек физически несобран, то он мягкий. И в таком мягком состоянии он и сам с трудом движется, не говоря о том, чтобы кого-то куда-то вести. Даже в вальсе. А вы и в жизни легко собираетесь, а уж в вальсе, как оказалось, и вовсе. Для вас это как будто просто и естественно — берете и ведете. И это нереально прекрасное ощущение. В общем, здорово, хочу ещё.
— Вальса?
— Вальса.
— Поискать в сети подходящую музыку? — подмигнул он.
— Нет. Мне хочется на подходящем полу и в подходящей обуви. Вчера было экстремально, конечно. Я тут про вас говорю, что вы сами шли и ещё меня вели, а меня-то прямо тащить нужно было, я в тех туфлях слабо поворотлива.
— Сердце моё, вы клевещете на себя.
— Нет, я просто знаю, как должно быть, и только. Поэтому если вдруг представится случай — я буду счастлива. А сейчас предлагаю закончить завтрак.
— Так почему вы стали падать в финале? Туфли подвели?
— Нет. Ноги болели, конечно, но это не беда. Всё так, как я вам вчера сказала — нужно было лучше рассчитывать силы при поисковых операциях и разговоре с моим нелюбимым сотрудником. И если бы не вы, наша экспедиция была бы совсем не такой успешной.