Это ещё не признание, конечно, но уже что-то.
— О чём это она? — грозно спросил Мауро ди Мариано, глядя на Анджерри.
Винченцо втянул голову в плечи.
- Это было давно, и вообще, кому какое дело до той истории!
— Рассказывай, Винченцо, — сурово сказал Шарль. — Лучше — нам сейчас, чем потом полиции. Хотя одно другого не исключает.
— Не надо полицию, меня не за что в полицию! — забормотал Анджерри.
— Это уже не тебе судить, — произнес Шарль.
Элоиза мысленно и очень жёстко приказала Анджерри говорить.
— Ну… это ж давно было, кому оно сейчас надо, скажите? Да никому. Ну померла и померла, и точка. А что, было бы лучше, если бы родила? Да не думаю. У неё ж ни гроша за душой не было, только красивая была, что было — то было. Работала сиделкой в больнице Божьей Матери, снимала крошечную комнату, родители померли давно, а сестра — ну да, была сестра, она говорила — в монастырской школе. Я её увидел как раз в больнице — у них там кто-то из тяжёлых умирал, родные просили подежурить и помолиться, и она там же сидела — присмотреть, перевернуть, врача позвать. Глазищи вот такие, как сливы, и, знаете, спокойная такая, будто каждый день у неё на глазах умирают, а она себе делает, что надо, и ни дрожи тебе, ни отвращения, ничего! Я и засмотрелся. Потом позвал поговорить. Она и пошла, скромная такая, глаз лишний раз не поднимет. Всё про себя рассказала. Ну понравилась она мне, правда. Я не торопился, дал ей привыкнуть ко мне, и, может, был неправ, когда одевался по-мирскому, но мне так было удобно, правда. Уже когда надо было службу провести, я переодевался, конечно, но следил, чтобы её при этом не было. Ну да, мы встречались иногда. И спали, а что? А что, у неё с такой жизнью и мужчины-то не водилось, не сказать чтобы жениха! Я вообще для неё доброе дело сделал. А потом она пришла, довольная, и рассказала, что ждёт ребёнка, и что пора нам пойти и обвенчаться. Куда там, ага, обвенчаться! Я ей объяснил, что это невозможно. И вообще усомнился — а мой ли это ребёнок? Раз со мной встречалась, то мало ли с кем ещё? И тут в неё словно бес вселился, она как начала кричать, и скандалить, и лить слёзы градом! Как подменили девку, ни разу её такой не видел, а в больнице всякое бывает, сами понимаете. Она не желала ничего слышать о том, что брак со мной невозможен, а потом пригрозила, что расскажет всем — мол, такой я дурной священник, раз соблазнил её. Да там было бы, что соблазнять, кожа да кости! Кто бы ей поверил, вообще. Я ей так и сказал. Что пусть лучше найдёт себе поскорее мужика, пока живот ещё на нос не лезет и можно кого-нибудь обмануть. Она опять в крик, угрозы и слёзы, но мне-то что с того? Ясное же дело, что будут слушать меня, а не её!
А потом прошло время, я пришёл как-то в больницу, а её нет. Я спросил — куда делась? А мне и рассказывают такую историю, что хоть верь, хоть нет. Видно, она по-настоящему была беременна, и упала в обморок прямо в чьей-то палате. Там же больница, сами понимаете, стали её обследовать, тут всё и вскрылось. И тут оказалось, что не такая уж она и сирота, а есть у неё бабушка, да не одна, а целых две, и меж собой они одинаковые. Я не понял, почему одинаковые, но сам я их никогда не видел, а рассказали мне так.
— Потому, что близнецы, — прошептала сквозь зубы Элоиза.
— В общем, какая-то одна из этих бабушек, оказывается, была врачом в этой самой больнице. Она и сама пришла, и вторую привела, и девку положили сохранять беременность. А потом и того хлеще — к ней туда пришёл какой-то ну очень богатый парень, сынок знатных родителей, и при всех просил стать его женой. И она долго ревела, а потом согласилась. Он счастливый был без памяти, просидел там с ней до ночи, а потом поехал домой и разбился на машине. А её на следующий день выписали, а ещё через день нашли дома мёртвой. Так что сама она померла, и ребёнок сам помер, а я никого не убивал. Больно надо!
Наступила тишина. Только Анджерри ворочался и фыркал на своём стуле.
— Господин Мариани, вам действительно нужен такой вот сотрудник? Слова «такой священник» будут звучать кощунством, согласитесь, — холодно сказал кардинал.
— Эээ… госпожа… де Шатийон? Скажите, а что ваша сестра делала в той больнице под странным именем? Если она, как и вы, родственница господину герцогу?
— Она пользовалась именем нашей покойной матери, и это было её право, — спокойно ответила Элоиза. — В официальных документах она называлась Леанорой де Шатийон. Бабушки, упоминаемые в рассказе — это наша с ней бабушка Илария и её сестра-близнец, Доната, врач-хирург. Доната всю жизнь проработала в той самой больнице. А то, как Нора жила… как хотела, так и жила. Неужели мне одной кажется, что это очень мерзкая история, и даже обычному человеку так вести себя не следует, не то, что священнику?