— Не в этом дело. Там главным было «хочу», остальное не важно. Но часто ли бывает так, что всё желаемое само плывёт нам в руки? Ох, и значит, это был наш шанс породниться с Савелли… любопытно, конечно. Жаль, Иларию уже не спросишь ни о чём.
— Да, у меня тоже нашлось бы к бабушке несколько вопросов, уж поверь. И не только про Нору.
— Единственное, что я сейчас вспоминаю — то есть, такое, чего не могу себе объяснить — это фраза Иларии, брошенная как-то вскользь, в разговоре — неужели мать была права и счастье в этом возрасте невозможно. Честно, я не знаю, о чём она говорила. Бабушка Барбара временами произносила что-то странное, я, честно говоря, её побаивалась. Счастье возможно в любом возрасте — как мне кажется.
— В этом — это в двадцать два, как было Норе? Мне она иногда говорила — вот будет тебе хотя бы тридцать пять, там посмотрим. Но до моих тридцати пяти она не дожила, так что обсудить не сложилось. Ну и про счастье — да, тут возраст не важен, а важно что-то другое. Уникальное сочетание разных обстоятельств. Вот скажи, ты счастлива?
— Да, — улыбнулась Полина. — Вполне. Бывало разное, и мне тоже случалось жалеть о сделанном выборе… но недолго. Потом случалось что-нибудь, что возвращало мне веру в правильность моего пути и гармонию с собой и миром. А ты? Ты сейчас счастлива?
Элоиза задумалась.
— Знаешь, наверное. У меня лучшее за всю мою жизнь место работы, отличная компания друзей, и семью свою я люблю. И встречаюсь с невероятным мужчиной.
— А почему только встречаешься? — Полина взглянула внезапно и остро, как умела она одна.
— В смысле? Почему мы вместе не живём что ли? А зачем?
— И не хочется?
— Обременять своей повседневностью другого человека? Нет.
— Но когда узнаёшь человека в такой повседневности, он становится ещё ближе.
— Соглашусь, но я не уверена, что нам обоим это надо. Я привыкла жить сама, у него был отрицательный опыт семейной жизни. Поэтому как есть.
— Ну смотри. Это воспоминания подтолкнули тебя размышлять о счастье?
— Наверное. Спасибо тебе, я под крышечку полна информацией и иду её переваривать.
— Ступай. Кстати, о счастье и о семье. А свой нынешний день рождения ты планируешь как-нибудь праздновать?
— Не знаю, не собиралась, честно говоря.
— Ты всегда можешь мне сказать, и прийти сюда. Сама и со своими гостями. Ясно?
— Но Полина, я и вправду не знаю…
— Подумай, — улыбнулась Полина. — А сейчас и вправду ступай, поздно уже.
Было и в самом деле поздно, но по дороге Элоиза позвонила Себастьену.
— Я приду к вам, сердце моё. И вы мне что-нибудь расскажете.
Она даже сообразила попросить, чтобы ей в гостиную принесли вина, фруктов и сладостей. И успела слегка переодеться. А потом уже он к ней пришёл.
Оглядел тревожным взглядом — все они, и он, и Шарль, и Варфоломей, и Лодовико, как её видят, так первым делом оглядывают — всё ли в порядке. Теперь уже всё.
— Я попросила немного еды, вас интересует?
— Это значит, вы совсем вернулись к жизни. Это замечательно. Конечно, меня интересует немного еды. И немного вина. И потом ещё немного времени с вами, просто с вами. Рассказывайте, сердце моё. Что вам сообщила ваша тётушка?
— Она тоже знала не слишком много, как оказалось, — и Элоиза вкратце пересказала размышления Полины о Норе и её жизни. — И мне кажется, я немного поняла себя и своё отношение к Норе и ситуации.
— Говорите, я тоже хочу это понять.
— Бабушка Илария частенько повторяла, что хоть Нора и старшая, но я сильнее и поэтому должна о ней заботиться. Особенно после того случая, когда я приворожила её к вашему брату. Меня эта позиция просто наизнанку выворачивала — заботиться вот о ней? После того, что она обо мне говорит и что думает? А бабушка настаивала, причём особо не деликатничала — мол, это семья, а вопросы благополучия семьи всегда должны быть на первом месте. Даже если кто-то из семьи тебя на дух не переносит. Мне в таком контексте была ближе семья Шатийонов — с ними было проще. И с Линни, это они с Марго мне как родные сёстры. И когда Нора умерла, ощущение было — не уберегли. Не справились. Все не справились, я в том числе. Но я-то вообще никак не могла повлиять ни на неё, ни на ситуацию, да кто бы мне это тогда разъяснил? Мне только могли сказать, что я её мало любила. А поскольку это так и было, то я грызла себя, не находила разумного выхода и пряталась в виртуальных сундуках. А сейчас я себя больше не грызу. И не знаю, что тому причиной — что мы раскопали всю историю или в том, что вы вытащили меня из моего вымышленного убежища. В любом случае — спасибо.