ОН. Это у кого же из классиков ты такой образ социалистического общества нашла?
ОНА. Да ну их, классиков!
ОН (цитируя Веру). А как же Ленин, «не трогай святое», Сталин — «был культ, но была и личность…»
ОНА. Мы же не знали. Это сейчас все рассказали и напечатали!
ОН. Откуда же МЫ все это знали? Даже тогда, когда из правды радио сообщало только время. Просто ВЫ знать не хотели! Ладно!.. Вечная тема… Мы сейчас об Олеге. Ему просто скучно. Вы ему все на блюдечке поднесли…
ОНА. Никто ничего не подносил. Что, надо было икру под одеялом есть, а ребенку — спартанские условия? Глупость!
ОН. Глупость, конечно. Но, увы, родителей не выбирают.
ОНА. Точно так же, как и детей. А у тебя дочка что, ангел? В семнадцать лет замуж — это от большого ума или от хорошего воспитания?
ОН. Диалог по принципу: «Сам дурак, и шапка у тебя краденая».
ОНА (продолжает уже спокойнее). Я давно заметила — все понимают, как чужих детей воспитывать.
ОН. Махнемся?
ОНА. Легко сказать, твоя в Америке.
ОН. Ну, в Америке — не на Луне. Может, вернется.
ОНА. Ты перепутал, это с Луны все вернулись!
ОН. Ну, ты же в Америке не осталась?
ОНА. Что ты сравниваешь? А Олег? А мама? Что бы с ними стало? (почти примирительно.) Про тебя я уже не говорю…
Вера еще немного обижена. Костя несколько раз пытается взять ее за руку, пока она, улыбнувшись, наконец, протягивает ему руку, и он долго целует ее ладонь.
ОНА. Слушай, а давай кровати сдвинем?
ОН. Ход ваших мыслей мне нравится.
Сдвигают тяжелые кровати, потом, словно обессилев от тяжкой работы, падают в кресла. Вера берет пульт, и один из танков начинает ездить по комнате.
ОНА. Ты билет купил?
Костя тоже берет пульт, и его танк ездит вслед за первым.
ОН. Я на листе ожидания. Билета нет, но, кроме Веры, есть Надежда, что он появится.
Игрушечные танки сталкиваются. Костя наливает виски и протягивает Вере стакан.
ОНА. Третий тост — за тех, кто в море и за морем?
ОН. Нет, давай за Михаила Сергеевича! Благодаря ему, мы становимся похожи на людей.
ОНА. Торгуя игрушками на базаре?
ОН. Не скажи. В своих тюках челноки привезут западный дух! Как когда-то декабристы из Парижа.
ОНА. Базарный — это точно, насчет западного не уверена. Да и что это изменит? Болтовни много. А в Москве собирают окурки, пачка сигарет сегодня такая же валюта, как пять лет назад бутылка водки. Этой стране нужен не логопед, а хирург.
ОН. «Пусть рухнет все, что может рухнуть от слова правды».
ОНА. Вот все и рушится! У меня подруга в Кишиневе. Там уже, как в Прибалтике, русским открыто говорят: «Чемодан, вокзал, Россия». Танки на улицах, причем настоящие…
ОН. А как иначе расхлебать кашу, которую 70 лет варили честные ленинцы?
ОНА. Надо было, как в Китае — начинать с экономики. И делать все постепенно, осторожно… Мой тесть считает, что перестройка затеяна для того, чтобы выявить врагов. Потом все закончится, как НЭП.
ОН. Не-е-ет, пасту в тюбик уже не затолкнуть. Потому что это — не НЭП, а революция, которая одних поднимет, а других швырнет вниз.
ОНА. Боюсь, что никого она не низвергнет и вряд ли кого вознесет. И вообще, за ней хорошо наблюдать издалека.
ОН. Ты — как Рахманинов, который не понял значения Великого Октября, уехал в Париж. Потом понял… и уехал в Нью-Йорк.
ОНА. Кстати, о Нью-Йорке. Как дочка? Как зять?
ОН. На то он и зять, чтобы взять. Дядя у него, не помню, говорил тебе или нет, не миллионером, а мелиоратором оказался. Что-то там осушает, или наоборот, наводняет в Калифорнии. Но ничего, принял хорошо. В общем, все довольны, все свободны.
ОНА. А ты не собираешься?
ОН. Нет, уезжать сейчас — архи-глупо (произносит это с ленинской картавинкой). Такие возможности открываются!.. Мне кажется, я открыл для себя формулу счастья: это когда ты победил сегодня и тебе есть за что бороться завтра.
ОНА. Азартен, Парамоша! Ты уверен, что тебя эта волна поднимет?
ОН. Ну, падать мне особенно некуда. Из порта я уволился, так что нищему пожар не страшен.
ОНА (пораженно). Но ты же был без пяти минут зам. начальника порта!