ОНА: Зачем?
ОН: Да-а, воздух свободы… А затем, что когда они с понятыми входят в квартиру (зажимает себе нос пальцами, как прищепкой, и измененным голосом переводчика видео продолжает), «Эммануэль» еще в видике. Встать, суд идет! Пять лет за распространение порнографии.
ОНА: А если не порнография?
ОН: Ну, тогда три года за пропаганду насилия.
ОНА: Сказали, что подходит к любым телевизорам, даже советским. Можем сразу проверить. (Достает из сумки две видеокассеты.) Все на английском, хотя понятно и без перевода.
Взяв халат, Вера уходит в ванную. Константин возится с магнитофоном. Он подключает магнитофон к телевизору, включает телевизор, переключает каналы. На одном из них — встреча Горбачева с трудящимися.
ГОРБАЧЁВ: Главное — нАчать, но процесс уже пошел.
ЖЕНЩИНА: Михаил Сергеевич, вы только будьте к народу поближе!
ГОРБАЧЁВ: Куда же еще ближе, товарищи?
Константин нажимает на кнопки видеомагнитофона, и голос Горбачёва сменяется охами и вздохами… Внезапно гаснет свет. В темноте раздаются голоса Веры и Константина.
ОНА: Костя, что случилось?
ОН: А это нас арестовывать идут. Я же сказал, что хочу магнитофон проверить…
ОНА: Ничего себе шуточки. Ты где? Ой, что это?
Раздается грохот перевернутого стула.
ОНА: Я к тебе иду.
Слышен звон разбившейся чашки.
ОН: О, черт!.. Встречаемся на кровати.
Вдруг загорается свет, и выясняется, что в темноте Вера и Костя разминулись, прошли мимо кровати и идут в разные стороны. Увидев это, они хохочут и падают на постель.
ОН: Да-а! А я уж думал — проверочка, и будет мне Верочка передачи носить.
ОНА: На то, чтобы передачи носить, у тебя есть жена.
ОН: Уже нет. Я развелся.
Повисает пауза. Вера и Костя лежат на двуспальной кровати, не касаясь друг друга.
ОНА: Зачем?
ОН: Не зачем, а почему. Надоело.
ОНА: Но раньше тебя, кажется, все устраивало?
ОН (после паузы): Я уже в порту начал учить немецкий, и в отпуске подрабатывал гидом-переводчиком с гэдээровскими группами. По крымско-кавказской линии с ними ходил. И вот как-то летом в Сухуми веду экскурсию по обезьяньему питомнику. Жара страшная, группа устала… Экскурсовод, чтобы немного расшевелить туристов, рассказывает об одном обезьяньем семействе. «У этого самца есть две жены: одна любимая, вторая нелюбимая». А в немецком языке глагол «любить» — «либен», а «жить» — «лебен». Я тоже от жары очумел, и перевожу: «Дизес манн хат цвай фрау. Айн лебедингер, айн ун лебендегер». То есть, одна жена живая, а другая — неживая. Тут и группа оживилась: «Покажи, — говорят, — какая из них неживая». А я так понимаю, что «нелюбимая». «Наверно, вот эта». Они говорят: «Она же шевелится». А я: «Ну и что, все равно неживая». Долго мы так объяснялись, пока я не сообразил, в чем дело. Хотя, если вдуматься, нелюбимая — она все равно что неживая…
Повисает тяжелая пауза.
ОНА: И что ты собираешься делать?
ОН: А ты?
ОНА: А при чем здесь я? Ты развелся, я тебя об этом не просила.
ОН: Выходи за меня.
ОНА: Не помню, говорила ли я тебе об этом… но я замужем.
ОН: Я серьезно.
Вера встает с кровати, берет халат и нервно комкает его.
ОНА: И я серьезно. У американцев есть поговорка: «Не надо чинить то, что не поломалось». Извини, но, по-моему, ты как раз этим и занимаешься. Прекрасно знаешь — у меня с мужем нормальные отношения, мы вместе много лет, у нас сын, друзья, и я не понимаю, зачем что-то менять? Да и потом его снимут с должности, отзовут из-за границы. Ради чего?
ОН: Действительно, ради чего? И ради кого? Конечно, я не могу тебе предложить служебной квартиры с видом на Гудзон. Но ты же сама говорила, что твой муж — слуга, и никакого не народа, а такого же слуги, только на ступеньку выше.
ОНА: Да при чем здесь это?..
Константин тоже встает и ходит по комнате.
ОН: При том! Я не верю, что ты его любишь, что тебя волнует его карьера. Ты просто не хочешь терять все эти удобства, поездки… А я для тебя — просто постельная принадлежность. Наши с тобой отношения — «Дама с собачкой»… сто лет спустя. Я — в роли собачки.