401».
СКЛАД
Мы недавно поженились. В селе Петровка нашли домик в наем и поселились там, исполненные любви и радужных надежд. Домик в две комнаты, и его окна выходят прямо на тротуар, за которым проходит магистраль Фрунзе — Ташкент. Магистраль тянется через всю Чуйскую долину, и почти во всех населенных пунктах она — главная улица. Я думаю, что на этой дороге погибло больше людей, чем во время гражданской войны.
Но место очень удобное для склада готовой продукции подпольного издательства «Христианин». Поэтому у нас в летней кухне штабелями сложены книги. Когда их привезли, мне некогда было расспрашивать, что это за книги. Только после того как Эльвира с присущей ей аккуратностью разложила пачки с книгами по наименованиям, мы смогли увидеть, среди какого богатства мы стоим. Мы стоим и вдыхаем аромат свежей типографской краски, гладим аккуратные пачки книг и молимся, чтобы Господь сохранил нас от враждебных взглядов, от беспечности и послал Свою охрану курьерам, которые стали приезжать один за другим и маленькими партиями развозить книги по всей стране.
На «контрамарке» (это такая круглая черная печь для отопления) у нас касса, которую нам передали, чтобы мы давали курьерам деньги на дорогу.
Запах новой книги можно сравнить разве только с запахом свежеиспеченного хлеба. Я полюбил его на всю жизнь. Я молился Господу, чтобы Он дал мне возможность когда-нибудь работать в издательстве. И всякий раз, когда я держу в руках новую, изданную нашей миссией книгу, я благодарю Бога за Его благоволение.
Я работаю в миссии «Свет на Востоке». Мы издаем книги на многих языках стран Восточной Европы и бывшего Советского Союза. Утром, когда я иду на молитву, прохожу по складу, где лежат эти книги. Они так пахнут!
И я часто вспоминаю нашу летнюю кухню, заставленную штабелями книг, и запах типографской краски.
СЫН
Я влетаю в залитый солнечным светом двор молитвенного дома в Романовке, я прыгаю и кричу: «Сын! У нас сын родился!» Бабушки улыбаются, женщины смеются и говорят: «Что в этом особенного?! Все живущие когда-то родились». Но мою радость эти прагматичные слова загасить не могут: у нас родился сын!
Я уже несколько месяцев следил за его движениями в животе Эльвиры. Иногда он очень активно шевелился, так что бугры шли по натянутой коже большого живота.
В воскресенье, рано утром, когда пришло время (ждешь, ждешь, а все равно это застает тебя врасплох), я отвез Эльвиру в Сокулук, в роддом. Поместили ее на втором этаже. Никак не пойму, почему мужчин держат как можно дальше от такого важного события в жизни семьи. Жду. «Еще не скоро», — сказала мне в амбразуру приемной недовольная моими настойчивыми вопросами медсестра.
Я иду на собрание. На собрании ничего не вижу и не слышу: перед глазами только синие страдающие глаза Эльвиры и ее большой живот, в котором шевелится и просится наружу наш ребенок. Я очень хочу сына. Воображаю себе картины, как держу его на руках, как купаю и меняю ему пеленки, как мы с ним идем на рыбалку. «Аминь!» — заканчивает собрание Григорий Максимович, и я, бросив на него быстрый благодарный взгляд, бегу на остановку автобуса. Скорее в больницу! Может быть, Эльвира уже родила. Нет. Приходится ждать до четырех часов.
Стою за зданием больницы. Эльвира показывает мне в окно туго завернутого в пеленки младенца. «Сын. Гарри», — угадываю скорее по губам, чем слышу, слова. Рядом со мной стоит, пошатываясь, крепко подвыпивший от счастья еще один молодой отец. Соседка Эльвиры по палате тоже показывает ему его пакетик счастья и поворачивает его (у них девочка) лицом к окну. Задрав голову, крепко шатаясь от непривычного положения головы, мой товарищ громко говорит: «А она у нас смышлеенная!» И я не удивляюсь его словам. Я прыгаю от счастья.
Лечу, как на крыльях, в молитвенный дом и кричу, ликуя: «Сын! У нас сын родился!»
СМЕРТЬ
Умер мой отец. Мир опустел. Этого просто не может быть! В самый разгар лета, когда на деревьях зреют яблоки и груши, когда в завязавшихся на кукурузе початках наливаются золотом зерна, прямо посреди жизни от меня ушел отец. Я не знал, что он занимает так много места в моем сердце, в моей жизни. Я это узнал только по огромной пустоте, которая осталась после него.
Я иду за гробом по улице, в многочисленной процессии его друзей и близких. Я не верю происходящему. Слез нет, есть только осязаемая, неимоверной боли пустота.
Много лет спустя я посетил в Беловодском его могилу. Покосившаяся пирамидка, сваренная из листового железа и покрашенная синей краской. Портрет с отбитой эмалью.