Я говорю свою первую проповедь в свободной Литве, в стране, которой еще предстоит свою свободу отстаивать. Как никогда раньше, ощущаю свое единство с этим народом.
Через несколько дней еду в Ригу, откуда хочу лететь домой. Даже в такое смутное время автобусы идут по расписанию. В Риге волнение. Весь старый город в баррикадах, на которых дежурят люди с автоматами.
Хожу среди них, пью с ними кофе. Еду в телевизионный центр на острове. Там везде костры и множество вооруженных людей возле них.
Поднимаюсь на самый верх в сопровождении молодого человека с автоматом. Передо мной — панорама города, ощетинившегося и затаившего дыхание перед одним из решающих моментов своей истории.
Почему я в эти дни попал в Литву и Латвию? Почему Бог устроил так, чтобы я был здесь именно в эти дни? Я думаю, что Бог мне просто решил кое-что напомнить. Он как бы напоминал мне: «Помнишь, что Я говорил тебе, когда ты посещал Пяткуса и Терляцкаса, собирал подписи под написанными тобою письмами в Комитет по правам человека в ООН, когда организовывал петиции в Комитет защиты мира и писал письма Юрию Орлову и Андрею Сахарову? Вспомни, как Я сказал тебе: оставь это дело Мне. Занимайся тем, к чему Я тебя призвал. Я знаю, знаю, что ты в конце концов послушался Меня. Потому Я и позволил тебе увидеть все это, увидеть собственными глазами».
РУБЕЖ
— Вызови, пожалуйста, врача. Мне очень плохо, — еле слышно говорю я Эльвире, сидящей возле моей постели.
Прибывший врач вызвал скорую. Меня перенесли в машину скорой помощи, и она, включив мигалки, помчалась в больницу.
Прихожу в себя. Надо мною суетится в панике врач скорой помощи. По-моему, он какими-то электроприборами заставил мое сердце опять работать.
— Говорите с нами, — просит медбрат и светит мне фонариком в глаза.
Врач в приемном покое больницы спросил меня, в чем дело. Я сказал, что от высокой температуры у меня останавливается сердце. Пока говорю с ним, чувствую, что мне опять становится плохо и я начинаю терять сознание.
Прихожу в себя за синей занавеской. Вокруг тихий говор. Зашел врач.
— О, вы пришли в себя! Это хорошо. Вы бывали гденибудь за границей в последнее время?
— Да. В Украине и в России. Но это не имеет отношения к...
Врач что-то записал и вышел.
Я вспоминаю, как это было в первый раз. Мы ехали с Андреем поездом из Киргизии в Казахстан. У меня была высокая температура, и я посреди степи несколько раз терял сознание. Поезд остановили на полустанке, где был врач, и тот сделал мне жаропонижающий укол. Мне тогда показалось странным, что из-за меня поезд в степи остановили и что врач-казашка спасла мне жизнь. Я спал до самой Караганды, где Ольга, наша сестра, уложила меня в постель и обложила горчичниками.
Потом это повторилось еще раз, перед самым отъездом в Германию. Стоял лютый мороз, был буран, а нам нужно было из Риги возвращаться домой. Дороги все замело. За несколько километров до дома мы застряли в глубоком снегу — по окна машины. Долго боролись, потом сдались. Проезжавший мимо трактор прицепил нас цепью и дотащил, поверх сугробов и заносов, до самого дома. Мы так промокли и продрогли, что болезнь не заставила себя долго ждать. Я помню только, что мне стало плохо. Очень плохо. Больше ничего не помню.
Теперь, зимой 1995 года, это случилось со мной еще раз.
Врача нет. Я чувствую, что мне опять становится плохо. Думаю: «А что, если я вот прямо сейчас предстану перед Господом? Может, мне как-то подготовиться нужно?» Молюсь. Благодарю Бога за прощение, которое Он мне дал благодаря крови Христовой. Благодарю за то, что Он взял на Себя все заботы мои о семье, если Он решил отозвать меня из этого мира. Думаю: «А как готовиться?» Вдруг осознаю, что мне, как Его ребенку, не нужно готовиться — Он меня приготовил.
Теряю сознание.
МОЕ ВРЕМЯ
Дне всегда казалось, что я живу не в свое время. Когда я был ребенком и жил в Казахстане, я часто уходил один далеко в степь между сопками, чтобы не видно было террикоников шахт и дыма от паровозов, ложился в зарослях караганика или в тени огромных лопухов и мечтал.
Надо мной только синее небо, редкие облака. Я слышал мерный грозный шаг пехоты Александра Македонского или топот конницы Чингисхана. Мимо меня пробегали охотники с каменными топорами в погоне за диковинными животными, или пастух пел недоступную моему восприятию песню и аккомпанировал себе на старинном инструменте. Черты лица его были такие чужие и такие близкие!