За что уважаю немцев, так за расчетливость! Взвесил, прикинул, принял решение. Кивает: условия приняты. Сергей показывает рукой: туда! "Авиатик" поворачивает к Белостоку. "Вуазен" летит рядом, контролируя направление. "Маузер" держу на изготовке – кто знает, что "гансу" взбредет? Дотянуть бы до нашего аэродрома! Ох, как нас зауважают! Как…
Нет счастья в жизни! Мотор "авиатика" останавливается, аппарат ныряет вниз. "Вуазен" – следом. Сергей страхуется – вдруг немец хитрит?
Не хитрит: "авиатик" быстро планирует и вот уже бежит по пахоте. "Вуазен" идет на посадку. Сергей останавливает аппарат рядом с немецким. Соскакиваем на землю. Немец выбрался из кабины, стоит у крыла. Подбегаем.
– Лейтенант фон Белов! – козыряет немец.
– Белов? – удивляюсь я.
– Прусак! – это Сергей, сквозь зубы. – У них таких фамилий полно.
Немецкий Белов расстегивает пояс и снимает кобуру с пистолетом. Протягивает Рапоте.
– Вы сбили меня в честном бою, примите!
Летчик говорит по-немецки, но я понимаю. Сергей церемонно берет оружие и начинает мямлить такое же церемонное. Говорит он с запинками, немецкий у него не ахти. Ладно, развлекайтесь! Прыгаю на крыло и заглядываю к стрелку. Лежит на полу кабины, скорчившись. Выходное отверстие на спине, ровно между лопаток – мгновенная смерть, можно не проверять. На стрелке обычный мундир, на ногах ботинки с обмотками. Совсем еще молоденький, судя по погонам – ефрейтор. Зачем хватал пулемет?!
Снимаю машинку с крепления, забираю коробку с лентой. Пулемет напоминает "MG-36", но конструкция незнакомая. С добычей в руках прыгаю на землю. Сергей с немцем все еще болтают. Отношу оружие в "вуазен". Когда возвращаюсь, вижу: немец что-то пишет в блокноте, прислонив его к фюзеляжу.
– Письмо родным?
– Свидетельствует, что мы сбили! – поясняет Сергей.
– Зачем?
– На победу много охотников. Потом не докажешь!
Знакомо. "У победы много отцов, поражение всегда сирота…"
Словно в подтверждение слов поручика – близкий топот копыт. Из-за кустарника выскакивают всадники в плоских фуражках, гимнастерках и синих штанах. Казаки. Нахлестывая коней, несутся к нам. На мгновение возникает желание сбегать за пулеметом. Удерживаю себя – наши. Казаки мгновенно окружают самолеты, один – с двумя звездочками на погонах – спрыгивает на землю.
– Хорунжий Дьков! Вы кто? Что случилось?
Сергей представляется и коротко объясняет. На лице казачьего офицера разочарование: он явно рассчитывал захватить пленных. Казаки подъезжают к аппаратам, заглядывают в кабины. Один тянется к моему трофею.
– А ну, не трожь!
Казак будто не слышит. Срываю с плеча "маузер".
Мгновение – и в руках казаков карабины. Слышен лязг затворов.
– Господин хорунжий! – кричит Сергей. – Призовите подчиненных к порядку! Кто позволил целить в офицера?!
Дьков отдает команду, казаки неохотно забрасывают карабины за спину, отъезжают. Тому, кто позарился на пулемет, хорунжий показывает кулак. Беру винтовку на ремень.
– Прошу доставить пленного в штаб, – говорит Сергей. (Хорунжий оживляется), – а также организовать охрану аппарата. Через час приедут грузовики, заберут.
Дьяков козыряет и подходит к немцу. Белов бледнеет: те самые страшные казаки! Целились в русского офицера! Ой, что будет! Не наложите в штаны, барон!
Заводим мотор, "вуазен" взлетает. Обеими руками прижимаю к груди пулемет. Едва не утащили! Казаки – известное ворье, Зенько рассказывал. 26 августа прошлого года начальник 11-го корпусного авиаотряда, штабс-капитан Нестеров (тот самый, что выполнил "мертвую петлю") совершил таран, первый в мире. От столкновения австрийский и русский аппараты упали на землю, летчики погибли. Первым к месту падения подоспели казаки. Они ограбили труп героя. У Нестерова забрали не только бумажник с жалованьем всех офицеров (штабс-капитан получил перед вылетом, раздать не успел), но и сняли ботинки с крагами…
* * *К вечеру привозят "авиатик" – отдельно фюзеляж и крылья. После осмотра Синельников заключает: радиатор можно запаять, мотор ремонтировать только на заводе. Сергей расстроен – он положил глаз на "немца". Перекрасить, нарисовать русские "кокарды" – и воюй! Синельников снимает с "авиатика" крепление для пулемета и переносит на "вуазене". Пробую: теперь и мы с артиллерией! Не турель, конечно, но сгодится. Пулемет движется вперед-назад по стальным рельсам, фиксируется неплохо. Сектор обстрела маловат, но к этому не привыкать. Марка пулемета выбита на корпусе – "Bergmann". Стреляет неплохо – проверил.
Утром снова перехват. В этот раз немцы осторожнее: при виде "вуазена" драпают, догнать не получается. Пускаю вслед длинную очередь – больше для испуга. Все, налеты как ножом обрезало. Сидим на аэродроме, перетираем сплетни.
Наш пруссак наделал в Белостоке переполоху. Сбитый самолет не такая уж новость, но чтоб посадили, взяли в плен… Хорунжий Дьяков пытался заикнуться о своих молодцах, дескать, залпами сбили, но Егоров предъявил показания немца. Барон на допросе подтвердил: сбили летчики. Почетнее сдаться в плен офицерам, чем каким-то казакам. Хорунжий посрамлен, героев призывают к раздаче слонов – за аэростат и "авиатик" сразу. Мне вручают Анну и Станислава, Сергей получает Станислава и Георгиевское оружие. Награждают в крепости, перед строем. Присутствуют штабные из армии и вездесущие репортеры. Речи, поздравления, фотографирование. Сергея распирает так, что смотреть смешно. Он теперь потомственный дворянин: Георгиевское оружие – один из знаков ордена Святого Георгия, по статусу положено.
– Павел! – восклицает Сергей наедине. – Мне тебя Бог послал! Трех недель не прошло – и две награды!
Кому счастье, а кому горе. Турлак смотрит волком. Его "фарман" вернулся ни с чем, немцы от них просто удрали. Это Сергей попер в лоб, заставил барона отвернуть, а Турлак поосторожничал, теперь переживает. Подпоручик в отряде с первых дней, Рапота – недавно. Мало того, что Сергей моложе и старше по чину, так и наградами обошел. Обидно! В суете почти не вспоминают военлетов, погибших в "моране". Их тоже наградили, посмертно. По такому случаю здесь пишут: "Кровью запечатлели подвиг свой…"
Это я читаю в газетах. Здесь же очерк об орлах-военлетах. С черно-белого фото на газетном листе смотрит удивленное лицо прапорщика Красовского и веселое – Рапоты. У прапорщика густая щеточка усов, у поручика едва пробиваются. Усы здесь носят все, а старшие офицеры – и бороды. Из нас усиленно лепят героев. Когда дела плохи, герои востребованы. Подвиги помогают забыть о грустном. Ничего, что отступаем по всему фронту, зато немца в плен взяли. Важный немец, у-у-у, какой важный! Сколько русских офицеров в германском плену, не вспоминают.
Беседуем об этом с Розенфельдом – Сергей вытащил меня в госпиталь. Ему не терпится предстать в орденах, одному неловко, я – почетный эскорт. Сдав орденоносца Татьяне, иду к доктору, у него как раз время отдыха.
– Вы странный человек! – говорит Розенфельд. – В двадцать пять рассуждаете как старец. Можно подумать, вам пятьдесят!