Анциферов молчал.
- Ну что же вы, Михал Иваныч, все молчите? Это в конце концов просто неприлично. Ну ладно, допустим, вы герой и страдалец за счастье народное. Прометей. А я орел, который клюет вашу печень. Но у Прометея не было семьи. Героем можно быть только одиночке чтобы не тащить с собой на эшафот ни в чем неповинных людей. Так могут поступать только фанатики. Михал Иваныч, может, вы фанатик?
- При чем тут семья? Я виноват если, отвечу сам...
- Вообще-то, я про другое спросил, про фанатизм. Ну ладно, раз вы не хотите отвечать на мои вопросы, я отвечу на ваш. Вернее, уже отвечал. Вы кормилец. К тому же у нас существует институт заложников. К сожалению. Это трагедия гражданской войны, в которую большевики ввергли Россию. А возьми мы вашу семью заложниками, стали бы вы после этого саботировать, агитировать и носить листовки?..
Ну что молчите? Вы не производите впечатление фанатика. Возраст не располагает. Фанатизм - дитя юношеского максимализма. А вы зрелый, солидный человек. Семейный. Через несколько лет, глядишь, пора будет внуков нянчить. Так и будете все с листовками бегать?
- Это вашему этому...- Ковалев пощелкал пальцами, начал рыться в бумагах, будто ища нужную фамилию, - можно по молодости суетиться. Одиночка... Ну ладно... Вот вы мне скажите, Михал Иваныч, что мне, контрразведчику делать? Вас расстрелять или вашу семью?
Анциферов посмотрел в глаза штабс-капитану. Ковалев выдержал этот взгляд.
- Ну!
- Меня...
- Плохое решение. Дорога лишится специалиста. Вот и будет самый настоящий саботаж. А если расстрелять вашу семью, вы ведь все равно не простите. Есть, правда, промежуточный вариант. Вас отпустить работать, а расстрелять кого-нибудь из членов вашей семьи. Например, дочь. А остальных просто арестовать, чтоб доказать, что мы не шутим, что перевозки и четкая работа для нас действительно очень важны. И если вы будете сами работать плохо и позволять саботировать другим, если не будете доносить на подстрекателей, саботажников и лентяев, вы постепенно лишитесь всей вашей семьи. Мне кажется, это наилучший вариант. Нет? Ответьте, Михаил Иванович... Молчание - знак согласия.
Ковалев снова начал перебирать бумаги, достал из стаканчика перо, макнул в гимназическую непроливашку.
- Я распоряжусь, вас отпустят через два часа. За это время мы успеем произвести все необходимые мероприятия в отношении вашей семьи. Ну и еще нескольких семей ваших коллег - Бусыгина, Кириленко, Золотова. А вот у молодого Филлипова семьи нет, повезло парню.
Напротив фамилии Филлипова в списках рабочих сортировочного узла рукой Козлова был поставлен знак вопроса.
Ковалев с усталым, хмурым лицом что-то написал на листке, захлопнул картонную папку, бросил ручку в стаканчик.
- Все... Конвой!!!
Вошел солдат.
Анциферов вцепился в край стола.
- Погодите, господин штабс-капитан...
- Увести.
- Погодите! - Анциферов был бледен. - Не надо этого. Не надо.
Ковалев встал и отошел к окну.
- Ваше благородие!!!
Конвойный оттащил рабочего от стола.
Может быть Анциферов и не до конца поверил Ковалеву. Может быть он даже подозревал, что расстрел члена семьи чреват нежелательными волнениями, и штабс-капитан в этом случае рискует погонами. Но он, Анциферов рисковал большим.
- Ваше благородие!!! - Анциферов вцепился в дверь.
Ковалев медленно обернулся, скользнул взглядом по лицу рабочего.
- Кто тебе дал листовки?
Услышав голос штабс-капитана, Анциферов рванулся в кабинет, будто в этом кабинете жило его спасение.
- Не губите, ваше благородие! Лучше меня кончайте!
Ковалев поморщился:
- Не то. Я задал другой вопрос., - он перевел взгляд на растерянного конвоира.
- Филлипов! Смена не его была, так он дал, просил меня пронести.
"Молодец Козлов. Правильный вопросик поставил." - Ковалев глянул в сразу на десять лет постаревшее лицо Анциферова, задавил в себе искру жалости.
- Подставил тебя, значит, товарищ. Кто еще?
- Не знаю. Он заводной. Остальные больше слушают, разговоры одни. Кто сочувствует, кто и боится.
Из глаз сортировщика вдруг градом покатились слезы. "Сломался", подумал Ковалев, а вслух сказал:
- Ладно, иди домой. И передай там всем, тебя послушают. Пока семьи арестовывать не буду. Но если вдруг какая катастрофа - арест семей, показательные расстрелы. Всем передай. И еще. Филлипова брать не будем. Незачем на него казенный хлеб переводить. Вы его не переубедите, у него семьи нет, пеший конному не товарищ. Сядь, успокойся. Выпей воды и слушай внимательно.
Ковалев кивнул конвоиру, солдат ушел осторожно прикрыв дверь. Штабс-капитан налил из графина воды в стакан, протянул сгорбленному, раздавленному человеку. Сортировщик выпил, стуча зубами о стекло.
- Слушай. Сейчас же пойдешь и все рабочим расскажешь. Филлипов не поймет, будет подбивать к вредительству. Песочку там в буксу и так далее. Увидев, что не слушают, он может решиться на крайний шаг и сделать большую диверсию. Может?
Анциферов кивнул, его губы тряслись, но взгляд был осмысленным. "Все-таки крепкий мужик, - подумал Ковалев, - Я бы на его месте на семье тоже сломался и собирался бы потом гораздо дольше."
- Ну вот. И тогда - неизбежно - арест семей и расстрелы. Он ведь запросто может подставить, подвести вас всех под монастырь. Детей ваших ни в чем неповинных погубить. Так?
- Да.
- Повторяю: я его арестовывать не буду. И других, если таковые объявятся. Вы его сами, от греха, ради своих детей потихоньку пристукнете. Понял?
- Анциферов метнул на Ковалева затравленный взгляд.
- Понял, спрашиваю?! В ваших же интересах.
Рабочий кивнул. Ковалев черкнул пером.
-Иди. Вот пропуск.
Когда Анциферов ушел, Ковалев сел на стул и долго отрешенно смотрел в стену, потом потер руками лицо, тяжело вздохнул и возле знака вопроса у фамилии Филлипова нарисовал небольшой могильный крестик. Пусть знает Козлов, что и он не лыком шит. Поймет, когда услышит, что Филлипов случайно под колеса упал.