И он презрительно фыркнул вслед уходящему – точь-в-точь, как некий породистый конь.
Вечером того же дня, когда Скати опять настойчиво вызвался проводить его до дома – что тут говорить, то конвой, а то приятель – он узнал в старухе, переходившей улицу, то самое видение в белом халате.
Он дернул Теда за рукав. Тот не реагировал.
Лес смотрел, как она идет, выпрямив спину и откинув назад наполовину поседевшие волосы. В одной руке – сумочка. В другой – его прошлое.
И черная-черная тень на пол-улицы, освещенной закатным солнцем.
Он сделал шаг вперед, поздоровался, она взглянула на него – и получил пощечину прямо с ходу… Да как она меня вспомнила, подумал Лес, отшатнувшись и поднимая руку к лицу – неужели они помнят… Как она… И продолжал стоять, а губы расплывались в глупой и растерянной улыбке. Даже не дернулся, чтобы ответить хоть чем-то. Да и как ей ответишь, она же старуха… Старуха…
– Шутки у вас глупые, господин Керин, – произнесла она абсолютно спокойным голосом. – Древние силы, говорят, дважды не разбудить. И реакция тоже очень плохая.
Н-да…
Он потер щеку, думая, о тех ли древних она говорила. О чем речь, какая реакция? О том, что он невыездной и живет в ловушке? Или, может, о силе сплетен? Хотя какие тут, кроме этих, сплетни…
– Будьте добры, идите себе к чертовой матери, сидите и не выкобенивайтесь, – аккуратно продолжила она. – Не нравятся мне ваши попытки пошутить со мной дважды.
Последнее она проговорила, останавливаясь на каждом слове. После чего развернулась и пошла твердым шагом. Оставалось только любоваться на волосы, развевавшиеся, как пиратский флаг.
Проходившие мимо мужчины, надо сказать, довольно-таки молодые мужчины– с одобрением посмотрели ей вслед и прищелкнули языками. – Ведьма! Вот ведьма!
Дриада с большой липы фыркнула и спряталась в кроне.
Лес не побоялся позора и заорал на всю улицу:
– Стойте!
Герда не оглянулась.
Два квартала спустя Скати остановил его, прижал к шершавой стенке и начал внимательно разглядывать.
Мрачный Лес уже решил, что его будут есть, но Скати покачал головой и сказал только:
– Я знаю, о чем она говорила. Я читал твое дело. Она все равно просто так никого не прощает.
– Тоже в деле вычитал? Так двадцать лет уже прошло! Дурная шутка, конечно… И кто же знал!
– Двадцать? – вдумчиво переспросил Скати. – Нич-чего не поделаешь. Значит, это о-ка-ме-нелая о-бида.
– Я извинился…
– За мифологию, что ли?
– Да какое твое собачье дело – озлобленно вывернулся из рук Лес. – Нет, и убери клешни. Ты б еще наручники приготовил, добрый человек.
Скати сделал огорченное лицо.
– А при чём тут вообще мифология?
– Она не хочет тебя видеть. Да и вообще – сколько ты уже здесь живешь? Хоть бы раз к ней подошел, извинился…
– Пошел на. Иди отчет пиши.
– Ты меня третий год туда шлешь.
Лес уже чувствовал себя нашкодившим мальчишкой, которого никак не простит классная дама, но вряд ли надо было давать понять это Теду. Если бы хоть понять, чего она теперь хочет…
Ничего подобного не произойдет никогда, в отчаянии понял он. Никогда, пока он не совершит хоть что-то, что изменит её мнение в лучшую сторону. А вот это он умел очень плохо. Он умел уговаривать, командовать и кое-как заставлять, а вот ссорился всерьёз и надолго. В конце концов, до каких пор он будет позволять кому-то держать на него зло?
И он решительно направился обратно.
Герда, подобравшись, будто готовая к драке рысь, стояла на пороге своего дома. Может быть, она знала, что он вернется?
Одним прыжком он влетел на её высокое крыльцо – белые стены, черные ступени и перила. И испугался.
– Простите… Пожалуйста. Простите меня – чуть ли не заикаясь, пробормотал он не своим голосом. Чутье кричало – не переставай, руки налились свинцом, и он не знал, что с ними делать. – Мне очень нужно с вами поговорить. Я не знаю, как это может получиться… Простите меня.
Она прищурилась и посмотрела на него, как будто видела впервые.
– Заходи.
Этого он не ожидал, и Скати поспешил за ним. У меня беда, Герда, думал он, поднимаясь за ней по ступеням. У меня радость. Прости меня, бога ради, но я-то, дурак… Я и вправду видел единорога.
трещина
– …Хорошо – говорила она. – Допустим. Если я могу простить всё то, что ты натворил – говорила она, пока сердитый Скати ждал снаружи на крыльце. – Пока человек жив, с прощением опоздать невозможно – качала она головой. На стене в такт тикали ходики. Дом был почти весь такой же, как крыльцо – черно-белый.