Камнями, которыми мы забрасывали гениев, они мостят новые дороги.
Лас-Вегас: Греп, который провел всю жизнь за рулеткой, считал, что первое удовольствие в мире — выигрывать, второе — проигрывать.
Галерея в Лос-Анджелесе, выставка современной живописи:
Кушетка истлела, на ней останки человека.
Корни дерева охватили гроб.
«Вторжения в США не может быть, потому что нет места для стоянок».
У нас продажа Аляски — глупость. В США покупка Аляски — глупость, купили ее лишь в благодарность за помощь русского флота в гражданскую войну. Сьюрд, госсекретарь, дал обязательство, его все ругали, долго еще Аляска называлась «глупость Сьюрда».
Мы с Виктором Розовым плывем по Миссисипи. Сидим на диване в капитанской рубке. Ночь. Огни. Локатор. На желтом круглом экране молочный контур реки. Наш корабль: мотор 9000 л.с., салоны, ванны, четыре палубы, кондиционеры. Он толкает вереницу барж, жестко скрепленных, они везут сахар, хромовую руду, железо. (1000 вагонов.) Сели мы в Новом Орлеане и поднимаемся вверх по реке. Плывем под тонкими мостами, похожими на гончих псов, вытянутые, поджарые, они повисли в прыжке через реку. Мигают огни круто взлетающих самолетов, высоко гудят газовые факелы. Река отделяет нас от шумной, суетной энергии суши. Река пустынна. Нет пассажирских пароходов. При всем желании мистера Маргулиса мы не могли устроиться на рейсовый пароход.
Капитан плавает здесь 36 лет. Крепыш, седой ежик, южный акцент. Он разговаривает по радио с женой — везет, мол, трех русских, пьет с ними водку: 50° + лед + содовая.
Делится своими политическими взглядами: «Мы, Америка и СССР, сойдемся против Китая…» Меня занимает свобода его высказываний, он шпарит без оглядки и про свое правительство, и про наше, и про ФБР.
Идет навстречу нам «Атлас», зачехленное корыто, цеппелин. Впереди военный катер, позади тоже. «Секретят, — сообщает капитан, — перегоняют новую ракету».
Американец рассказывает про своих школьных товарищей — немцев. Можно ли их винить, хотя они воевали против нас? Что они могли сделать? Мы не должны вывешивать «Немцам вход воспрещен!».
Русский американец встревает:
— Немцы и на Пискаревском кладбище, и в Освенциме весело фотографируются, чувствуют себя на экскурсии.
Розов:
— Все забывается, нет уроков истории, никто ничего не помнит и не желает помнить.
Русский американец:
— Аденауэр не торгуясь заплатил Израилю четыре миллиарда марок, то есть десять миллиардов долларов, за причиненное еврейскому народу. Он подписал этот договор, не имея полномочий, а потом добился ратификации.
«Если новые факты подтверждают мою теорию, это очень приятно, если противоречат, это крайне интересно».
Если наука недоступна математизации, то скорее всего это не наука.
Эти люди приходили к религиозности собственным путем, размышлением, через свою науку, вера далась им нелегко.
Жара. Жужжат мухи в лесу, где-то рокочет трактор. Березы не шелохнутся. Сперва, как войдешь в рощу с поля, — прохладно, потом и тут своя жара настигает, не полевая, в поле потная, с пыльцой, здесь же заходишь как в духовку.
Роща белоствольная, светлая. Кто-то окорил березку. Испод у нее гладко-бордовый, с шелковым блеском, генеральский. Ходят сюда за грибами, хоть и далеко. А я встретил девочку, она вдоль дороги набрала подберезовиков. Посреди клеверного поля на бугре эта маленькая роща как остров.
Красота полей и холмов, розовый луг, а не волнует, не томит, как в молодости. Знаю, что прекрасно, знаю, что мучительно прекрасно, но знаю больше воспоминанием, молодым, до слез, любованием. И за то спасибо, слава богу, что сохранилось страдание от этой невыразимой красоты, и теперь могу помнить молодые томления свои, хотя бы разумом помнить.
Так все, что было в сердце, переходит в ум, а ум не волнуется, он знает лишь, что это волнует. К старости ум и душа мучаются от неприятностей и страданий близких людей, вот это не утеряно, даже стало сильнее.
Если ты беременна, то это временно. Если ты балда, то это навсегда.
Начальник цеха:
— Баранов разве горит на работе? Нисколько не горит. Ничего на него не действует, не горит, и все. Всех, кто не горит, надо вывести на чистую воду.
Наука — источник несогласия, протестов, оппозиции, и это происходит несмотря ни на что, ни на какие репрессии. История лысенковщины — наглядный пример. Несмотря на террор, ссылки, аресты, изгнания с работы, сопротивление ученых не утихало.