- Файт! Деристесь, грит, сволочи, бойцовые собаки, бешеные бульдоги и питбулы в облике человека! Убейте, грызите, грит, глотки друг друга, рвите, грит, мясо в клочи!
Я грю, как Вам не стыдно, товарищ низкорослый лысый к тому же узкоглазый рефери с козьей бородой?! Тут косой соперник ударил мне по морде, и я чуть не упал. Смотрю - тренер мой, товарищ Трындылдынов, тоже смотрит с интересом и не принимает нужные меры пересечения, для того чтобы, решить проблемы мирным путем, сидя за стол переговоров.
- Помогите, люди-ии-и-и! Праваславные! Иудеи! Мусульмане-е-ее! Кришнаиты! Безбожные атеисты коммунисты! Ну хоть кто-нибу-уу-удь! - кричу я на весь зал.
Но мой голос исчез в шуме зевак. А люди вмсето того, чтобы разнять нас, наоборот кричат хором:
- Го-рил-ла! Го-рил-ла! Бей, грят, косой горилла, этого тощего боксера с руками похожими на палки! Грохни его!..
Ну, думаю, действительно, ни капельки не осталась жалости на этом свете. Хорошо что, к моему счастью, прозвучал долгожданный гонг, спасая меня от явной гибели. Я, двигаясь на четвереньках, еле дошел до табуретки, у которой отсутствовала одна ножка. Сижу на табуретке, нос мой сломанный, глаз подбитый, на лбу шишка с величиной лимона, изо рта стекает кровавая слюна, как у господина графа Дракулы. Дышать нечем. Задыхаюсь. Дайте, грю, воды. Тренер открыл термос, и наливает мне в ограненный стакан кипятка. Я, грю, ну что Вы такие жадные жмоты, где, грю, сахар?Сьели что ли?
- Ах, да! - вспомнил мой тренер товарищ Трындылдынов, и вытащив из кармана трико кусочек сахара "Цукоррафинад", бросает в стакан. Тренер Трындылдынов, грит, давай выпей залпом до дна, сахар, грит, помогает чеку, который потеряет много крови на ринге. Тут меня начали торопить, давай, грят, быстрее, мол, второй раунд начался. И снова прозвучал гонг. Одна пузатая женщина в телогрейке с короткими и кривыми тощими ногами в грязных кирзовых ботинках без подошв ходила по сцене, высоко подняв транспарант с надписью "Раунд - 2". Я грю, товарищ тренер Трындылдынов, а может не надо, мол, прекратим этого кровопролития? Тренер, грит, нет, нельзя, Султанбай. Люди, грит, купили дорогие билеты с большой надеждой увидеть кровавый рукопашный бой современных гладиаторов со смертельным исходом. Мы, грит, теперь, обречены. Если приостановим поединок, то толпа, грит, сильно рассердится и может напасть на нас и затоптать, закидать камнями. Даже могут подать на нас в Басманный суд, чтобы мы вернули им денежки, которые они истратили из семейного бюджета на покупку дорогих билетов. Ты, грит, должен драться до конца. После этого я залпом выпил второй стакан кипятка, встал и, снова началось избиение в буквальном смысле этого слова. Когда удары усилились, я стал подозревать, что косой соперник то ли надел чугунные перчатки, то ли внутрь перчаток он вложил свинцовые кастеты. Я, весь в крови, дико вопя, зазываю на помощь людей, но никто, к сожалению, так и не откликнулся на мой зов. В черепе моей головы появился солидная трещина, откуда красным фонтаном струилось кровь. Лысый и низкорослый рефери с козьей бородой не бегал по загону, а катался на моей крови, словно на коньках на манеже и кричал, натравливая нас друг на друга. Тут, к моему счастью, врач попросил временно приостановить бой, чтобы покрыть трещину в моём черепе чем-нибудь и перевязать скотчем, а то тощий спортсмен, (то есть я) может умереть, и кровавая бойня прекратится раньше намеченного срока, сильно разочаровав зрителей. Вот только тогда рефери решил дать мне передышку. Осмотрев мою рану и замерив ее ширину и длину с помощью слесарного штангенциркуля, врачи страшно испугались, побледнели лицом как мальчик, на которого напала злая собака. По их заключению, трещина в моей голове была настолько опасная, что сквозь щель был виден мой мозг, словно ядро грецкого ореха. Врачи, быстро проконсультировавшись между собой, решили прикрыть трещину моего черепа допотопным способом, и они сунули туда полотенце. Когда полотенце исчезло в моей голове, они плотно закрыли щель скотчем. Потом разрешили мне снова вернутся на ринг и драться до конца. Но я больше не мог драться, так как потерял сознание и упал. Во-о-от, поэтому прошу простить меня, если я буду говорить глупые слова, которые вам не нравятся - закончил свой смешной рассказ тракторист Султан, надев свою тюбетейку, которую держал в руке. Выслушав его рассказ, Хуршида и ее мама смеялись от души.
- Шутка шуткой, но я не намерен расстаться с Хуршидой, даже на том свете, если об этом не попросит меня она сама - сказал Султан.
8 глава
Луна над хлопковыми полями
Для Султана нет ничего романтичнее, чем осенние тихие часы заката, когда солнце садится за хлопковые поля. Он любил смотреть на грустный огненный шар солнца, которое медленно погружается в алые облака. Потом начинает смеркаться. Глядя на этот пейзаж, Султану почему-то хочется плакать. Плакать вместе с роем комаров, которые оплакивают безвозвратно ушедший на веки день. Погружаются и поля в вечерние сумерки, где труженики все еще собирают хлопок, чтобы выполнить норму по сбору хлопка и чтобы как можно больше зарабатывать деньги на хлеб насущный. Самое интересное заключается в том, что хлопок можно собирать даже в темноте, так как он белый, и его можно разглядеть даже в темноте. В сумеречных полях контролер Абделькасум кричит во вес голос, что-то вроде:
- Э, опчииик пахтанииии! В переводе это означает "выноси собранный хлопок!" Его голос как встревоженная птица летит над полями в вечерней тишине. Султан ведёт трактор с прицепом и везёт хлопок на хирман, то есть на площадку, откуда собранный хлопок отправляют в сушилку под открытом небом, под солнце. Остановив свой трактор с прицепом, он стал помогать своей возлюбленной девушке Хуршиде отнести собранный хлопок в хирман. Они вместе сложили хлопок в огромный тюк, еле привязывая концы фартука. Когда Султан взгромоздил тюк с хлопком, Хуршида засмеялась.
- А что Вы смеетесь, госпожа герцогиня Хуршидаханум мадам де ла Маркиза ла тумбала неже пасе суа э фасеблу манежа? - спросил Султан.
Хуршида, еле подавив свой смех, ответила:
- Вы сейчас очень похожи на белого паука, который носит с собой свои личинки - сказала она, продолжая смеяться.
Султан тоже засмеялся. Потом они шли в сторону майдана, где табельщик при свете керосиновой лампы, который озарял его лицо, взвешивал тюки с хлопком. Его помощник записывал названные цифры в потертую тетрадь, со списком фамилий и имён хлопкоробов. Хуршида и Султан оказались в очереди на самом последнем месте. Взвешивая хлопок тружеников на подвесных весах, прикреплённых к самодельному треножнику, табельщик, кричал громко, чтобы все слышали:
- Двадцать девять килограммов! Следующий!
С этими словами он снимал тюк с крючка весов и откидывал его в сторону пинком колена. А там двое здоровых парней хватали тюк с двух сторон, и раскачивая на счёт "раз-два-три" перебрасывали его в прицеп трактора. В прицепе работали два грузчика, которые, опорожнив фартук, кидали его вниз. Пустые белые фартуки летели в сумраке во все стороны как пристреленные лебеди и как парашюты ночных десантников. Султан с Хуршидой сидели на краю майдана, на тюках, набитых хлопком, как другие труженики, которые стояли вокруг, шлепая себя руками, убивая и отгоняя комаров-кровососов. Между тем, на небосводе зажглись далекие звезды и из-за горизонта за полями медленно начала подниматься луна, тихо освещая хирман.