— Это вот дерево гингко. Вишь, какое мудреное название. Все деревья теперь, Нюра, не такие, как прежде. Ученые говорят, что они… Ну, как бы тебе объяснить? Переродились, что ли… Совсем изменились. А вот это самое гингко какой вид имело еще до появления человека на земле, таким сохранилось и до наших дней.
Анна идет рядом и слушает с интересом.
— Парк занимает ни много ни мало, а двести гектаров… Такого, пожалуй, по всей стране не сыщешь.
Походили с часок. Анна собралась домой.
— Не боишься одна?
— Ничего, добегу.
— Ты не возись больше с дровами, я вот приду утром и наколю.
Анна быстро уходит. И долго еще бледные вспышки далеких молний выхватывают из темноты ее фигуру. Ефим думает о том, что хорошо сделал, приласкав жену, и хорошо, что промолчал с Варварой.
— Я вас! Держи их! Лови! Стреляты буду! — орет Биба, свистит в свисток и топает на месте, изображая бег. Какая-то парочка шарахается от ели. — Хи-хи-хи, — трясется Биба, и в голове его тарахтит. Любит он подкрадываться к парочкам, подсматривать за ними и пугать.
— Зачем ты их? — сердится Ефим.
— А чого воны тут ползають?
— Пускай гуляют. Ничего ты не понимаешь, трухлявый пень. А ведь они… Да ведь это… А! Чего с тобой толковать, гингко. — Ефим надергивает Бибе на нос шапку и уходит.
Варвара уезжала в колхоз.
Уже кончились августовские звездопады, пришел сентябрь. Часто небо сеет зерна дождинок. Парк пустой. Он шумит, шепчет в темноте, словно деревья тревожно совещаются, как быть дальше — подошла осень. Клумбы разграблены ею. Застучат скоро молотки, заколотят киоски, летнюю эстраду. И площадку для танцев заколотят. В «раковине» ветер гоняет бумажки. Пора промазывать и проклеивать окна, пора заделать щель в дверях. Но Ефиму не хочется этим заниматься. Тоска, тревога давят сердце.
Вспоминает Ефим знакомых, и все не такие, как он. Варвара стала садоводом, сосед Филимон, кустарь-сапожник, ушел на обувную фабрику закройщиком, а через год его имя стало известно стране: открыл какой-то способ закройки. Столкнулся Ефим недавно в парке с дружком детства Петром Елезовым. До Петра тоже рукой не достанешь: курсы окончил, трактористом стал. И только Ефим не живет, а небо коптит. Кроликами на базаре торгует.
Странное стало твориться с ним. С какой стороны ни глянет на себя, все морщится.
Ефим бредет среди парка. Одичавшая белая кошка шмыгает в чащу. Кусты бьются на земле, как подстреленные черные птицы.
Ефим потирает грудь, а в голове встревоженные мысли: «Живешь вроде этого Бибы. Болтаешься у всех в ногах. Зачем ты такой нужен Варваре?» Ефим поднимает воротник дождевика. Заходит в летний буфет — крыша на столбиках без стен. Стулья уже увезли. Столы сложены друг на друга ножками вверх. Болтается от ветра на шнуре пустой патрон: лампочку выкрутили. Пахнет размокшими винными пробками из корзины. Ефим снимает стол, садится на него и строго размышляет о своей жизни.
Из-за кустов появляется Варвара в пальто, в теплой шали. Ефим, соскочив со стола, торопливо протягивает руку.
— Полуночничаешь? — улыбается она. — Небось скучно одному-то?
Да ведь как сказать, конечно, несладко, — говорит взволнованно Ефим и, отвернув шуршащую полу дождевика, лезет за папиросами. — Уезжаешь, значит… И парк наш закрывается… — Голос его звучит глухо, отрывисто.
Они оба задумчиво молчат. Ефим теребит на дождевике большую пуговицу.
— Да-а… Неладно как-то вылепилась моя жизнь, — наконец нарушает он молчание, — видно, перекраивать ее нужно. Не на месте сердце.
Варвара, как бы изучая, всматривается в его лицо. Между ее бровями ложится морщинка. Варвара тихонько прикасается к его локтю.
Толстые пальцы Ефима крепко сжимают пуговицу. Ему кажется, что он сквозь брезент рукава ощущает тепло ее ладони.
— Учиться бы тебе, Ефим Михайлович, — осторожно советует Варвара, — учиться, а?
— Ну, куда уж мне… Годы не те… — усмехается недоверчиво Ефим.
— А что годы? — уже горячо возражает Варвара. — Шел бы вон на курсы садоводов. Нынче открывает Косячков. Хорошее дело, право!
— Смешно, поди… Не молодой ведь… — неуверенно и задумчиво говорит Ефим.
— Да и не стар еще, — улыбается Варвара и убирает руку.
Ефим опускает свою, не заметив, что пуговица осталась у него в кулаке. Он медленно крутит ус и думает. Потом, выронив пуговицу, трет жесткими ладонями лицо и бережно говорит:
— Спасибо тебе… за все… Уезжаешь, выходит.
Он жалобно смотрит Варваре в глаза.