В детстве он, бывало, попадет в обычную мальчишескую драку, а мать тут как тут. Яростной тигрицей выскакивала на улицу защищать своего птенца. И хоть часто он сам затевал потасовки, все равно было виновато «паршивое хулиганье» — его одноклассники. Она тряслась над ним, пытаясь загнать под свое крыло.
Купила она сыночку велосипед, и ребятишки всего квартала по очереди весело катались на нем. А мать выходила из себя:
— Дурень простоволосый! Зачем даешь? Ведь тебе же куплен. Стоишь как дурачок, а они знай себе гоняют! На всех не напасешься. Нечего им, пусть заводят свои. Этак они и тебя оседлают. Умей постоять за свое, — поучала она.
Но что-то в Юрии сопротивлялось этим поучениям. Теперь мать иногда огорченно восклицала:
— И что ты за простота? Последнюю рубаху готов отдать…
…Юрий вышел на кухню, спросил у матери:
— Где Серега?
— Господи! Да зачем он тебе? На диван я его уложила. Ему там с Валей хватит места. А тебе он будет мешать.
— Мама, я ему обещал, что он будет спать со мной. Пацан радовался, а ты… Он, поди, расстроился, заплакал?
— Невелик барин! Поканючил да и затих.
Юрий тяжело вздохнул и пошел в комнату матери. Сережка сладко спал, слегка приоткрыв рот. Черные гребеночки его длиннейших густых ресниц слегка вздрагивали. «Ах ты, малышня! Обидели тебя», — ласково подумал Юрий. Осторожно сняв одеяло, он взял мальчонку.
— Чего ты за всех болеешь? Самому будет плохо, — всполошилась мать.
Юрий даже не взглянул на нее, ушел в свою комнату, опустил мальчишку на кровать, накрыл его одеялом и сплющил подушку, чтобы голове было удобнее…
После такого суетливого дня все уже спали. А Юрий лежал, прислушиваясь к темному молчанию обреченного дома, к тиканью будильника. Словно Сережкино сердечко стучало за спиной у Юрия: тик-так, тик-так…
Припомнились сегодняшние гости, их разговоры…
Потом мысленно увидел Обь, свой буксир, во тьме осыпанный огнями. Могучий буксир! Он толкал перед собой три огромных баржи, наполненных горами бревен… Тут Юрий вспомнил нарядно отделанные пластиком каюты, салон, рубку со светящимся во тьме экраном локаторной установки. На экране в серо-голубоватом свете смутно проступали острова, протоки, берега. Буксир мог плавать и ночами… Ожили в памяти все ребята. Экипаж у них сплошь молодежно-комсомольский. Юрку выбрали комсоргом. Соберутся, бывало, у телевизора и начнут травить! Тут и споры, и шутки, и розыгрыши. И, конечно, Женька разворачивался вовсю. Кроме птиц, у него есть еще одна слабость — космос. Он, бродяга, верит фантастам, верит, что когда-то землю посетили пришельцы из космоса. Он так верит в эту легенду, что не может выносить опровержений ученых, прямо-таки с ненавистью комкает и рвет их статьи.
Верил он и в то, что на одной из планет есть разумные существа. Особенно большие надежды возлагал на Венеру. И когда на нее опустились советские аппараты и доказали, что на Венере жизнь невозможна, он перенес это как личную катастрофу. Если б ему было поменьше лет, он разрыдался бы. Такое с ним случилось как-то в детстве. Мать десятки раз читала ему «Конька-Горбунка». Он любил этого конька и мечтал встретиться с ним. И вдруг однажды отец неопровержимо доказал, что конька-горбунка никогда не было и быть не может. Горько было Женьке…
Юрий лежит и мысленно видит салон, лица ребят, голубые дымки сигарет и слышит голос Женьки, в котором звучит мольба поверить ему:
— На земле, ребята, полно загадок! Не может быть случайностью, что и древние ассирийцы, и египтяне, и шумеры, и еще, и еще другие народы — все в один голос толкуют об одном и том же: боги спускались с неба и снова улетали к звездам на своих огненных кораблях… А тунгусский метеорит? Он взорвался над землей. Почему? Да потому, что это был корабль из космоса. Что-то случилось с ним… А древнейшие рисунки на скалах? Там изображены люди в шлемах с антеннами… Были, были на земле звездные пришельцы!
Тут кто-то сказал, что ученые смеются над этим вымыслом. Эх и взбесился тогда Женька!
— Это же все дряхлые старикашки! — кричал он. — Шамкают, понимаешь, всякие там свои гипотезы да формулы! — У него не хватило слов для уничтожения академиков, и он под хохот ребят обрушил на них свой последний аргумент: — У них же у всех вставные челюсти! Чего ты хочешь?
Юрий от этого воспоминания заворочался, тихонько засмеялся… Вдруг, без всякой связи, почему-то снова вспомнились ему шумящие за столом родственники. И он все никак не мог почувствовать их родными. Чужие это люди.
Вот Женька, ребята с буксира — это свои. Он живет бок о бок с ними, делает одно дело, ему близки их интересы, мысли, цели, чувства… «А взять того же дядю Ивана! Да какой он родной? Какая у меня с ним связь? Связь по крови? Да что они, мои родственники?.. Нет, видно, порвались теперь старые родственные связи и по иным признакам устанавливается родственность!»