С утра Верочка уходила в школу, Андрей Петрович — на репетицию, потом встречались и шли в столовую. Вечерами Андрей Петрович был занят в спектаклях, а Верочка, боясь пустой комнаты, сидела у хозяйки и готовила уроки.
Обледеневшие листья, срываясь с каштанов, гремели по сучьям, как жестяные. На юг улетали жирные перепелки. Они летели низко, во тьме ударялись о провода, трепетали на дорогах. Мальчишки собирали их в корзины.
Однажды, придя с репетиции, Андрей Петрович сидел у окна и, поджидая Верочку, читал газету. В дверь постучали, вошел, шелестя плащом, высокий худой мужчина. Андрей Петрович сразу узнал восковое, высохшее лицо и холодные глаза. Не здороваясь и глядя мимо, Милованов сказал:
— Я к вам по делу. Мне сообщили, что Надежда Николаевна умерла.
Он помолчал, расстегивая плащ, потом так же молча спять застегнул.
— Я пришел к выводу, что мой долг забрать к себе дочь. С родным отцом ребенок не сирота.
Андрей Петрович резко повернул голову, но сдержался и тихим, чужим голосом проговорил:
— Девочка отвыкла от вас. Она потеряла мать. Ей легче будет со мной.
— Я не имею никакого морального права доверить своего ребенка вам, — жестко возразил Милованов, — я не знаю, что вы за человек и какой образ жизни ведете. Девочке нужно переменить обстановку.
Их глаза встретились враждебно.
— Как решит сама Верочка, — ответил Андрей Петрович, отвернулся и принялся читать.
В это время вошла Верочка с потертым портфелем в руке. Взглянув на Милованова, она растерялась. Верочка не знала, что ей делать. Глянула быстро на Андрея Петровича, — он ободряюще улыбнулся.
— Что, не узнала отца? — спросил Милованов, с интересом разглядывая дочь. — Ну иди же, поцелуемся.
Верочка покраснела, смущенно подошла. Когда Милованов целовал, губы ее не шевельнулись. У отца рот был обветренный, жесткий, чуть колючий.
— Как живешь?
— Ничего, — тихо ответила Верочка. — Садитесь.
Милованов сел у стола.
— Садись и ты.
Верочка присела на краешек стула. Отец был в плаще, от которого пахло резиной, она — в пальто, с портфелем на коленях.
Верочка умоляюще глянула на Андрея Петровича, но тот облокотился на подоконник, не отрывался от газеты.
Милованов рассказывал, зачем он приехал, а Верочка испуганно смотрела в сторону.
— У меня жена, она славная, добрая, значит, у тебя будет мать, — закончил Милованов. — Согласна?
— Я… не знаю, — пробормотала Верочка, а сама напряженно слушала, как зашуршала газета в руках у Андрея Петровича, как скрипнул стул под ним, как долго чиркал спичкой — не мог прикурить.
— Я не знаю, — уже решительней и торопливей проговорила она, глянула на отца и растерянно прошептала: — Я… подумаю.
— Проводи меня, — поднялся Милованов и, даже не взглянув на Андрея Петровича, вышел. Верочка нерешительно пошла за ним, прижимая к груди портфель.
— Не забывай, что я тебе родной отец, — наставлял Милованов, шагая степенно, — по всем законам и документам ты ничего общего не имеешь с этим человеком. Я высылал деньги на твое воспитание и никогда не отказывался от тебя, так же, как и ты, по всей вероятности, от меня.
Слова эти не нравились Верочке. Но потом отец заговорил теплее о своей близкой старости, о том, что он всегда помнил ее, любил, и ей стало жаль его.
— Пойдем ко мне в гостиницу, ночуй у меня, — ласково предложил Милованов.
— Нет, нет, я не хочу, я домой, — вырвалось у Верочки. — До свиданья!
Готовя уроки, а потом лежа в кровати, она все думала об отце. Ей было стыдно отказать ему, и в то же время она не находила сил расстаться с Андреем Петровичем.
Тот слышал, как она потихоньку всхлипывала. Он сжался в клубок под одеялом, сунул голову под подушку.
На другой день, погладив ее по плечу, Андрей Петрович сказал:
— Решай, Верочка, сама. Не думай обо мне. Совсем не думай. — Но он понимал, что она только о нем и думала. — Нужно сделать так, чтобы тебе жилось лучше. А я… ничего. Будет хорошо тебе, значит, будет хорошо и мне.
— А ты… как все-таки считаешь ты? — волнуясь, допытывалась Верочка. — Ехать или нет?
Андрей Петрович представил себе лицо Милованова и задумчиво сказал:
— Нет.
Верочка облегченно вздохнула и решительно пошла в гостиницу, но, лишь увидела отца, растерялась.
— Я, папа… Не бери меня сейчас… Потом… на будущий год… — проговорила она и покраснела до слез.
Милованов сурово сдвинул брови и резко, твердо сказал:
— Больше я не прошу. Сегодня же собирай вещи. Завтра едем. Я требую.
Верочка растерянно стояла посреди номера.