Хлопнула звучно калитка. Пришел усталый, промокший, измятый Калабухов. Он тридцать километров ехал под дождем в открытом грузовике. Сейчас он показался Звездоглядову особенно маленьким и некрасивым.
— Не спишь? — удивился Калабухов.
— Засмотрелся, — ответил художник, думая о чем-то своем. — Сходил с Тамарой в кино, а потом все смотрел…
Калабухов помедлил, глядя на него, и ушел в сад. Остановился у окна Тамары, незаметно заглянул в комнату. Тамара нераздетая, в пестром платьице спала на диване. Голове ее без подушки было неловко, одна коса упала на утомленное лицо.
Калабухов вернулся к своему окну и начал раздеваться. Его движения были резкие, сердитые, он срывал с себя одежду. Развесил на сучках мокрые брюки, пиджак, остался в одних трусах и, фыркая, принялся умываться из кадки.
Звездоглядов, мечтательно улыбаясь, смотрел с подоконника в комнату. На столе красные настурции вспыхнули под первым лучом солнца, как подожженная бумажка. На дне стакана вода сияла золотым сгустком. Чувствуя гордость от того, что может видеть все вокруг образно и красочно, Звездоглядов задумчиво говорил:
— Когда остаешься наедине с природой, начинаешь понимать, каким тонким и чутким должен быть человек. А сколько в людях еще порой грубости! Душа человека отзывчива на все. Иногда неосторожное слово, одно лишь слово может причинить страдание. И хочется всех попросить: берегите ближнего!
Звездоглядову радостно было высказывать эти мысли.
Перед окном на большой ветви, в густой, как овчина, листве лежала скомканная папиросная коробка и дымился изжеванный мокрый окурок. Калабухов сердито усмехнулся, стряхнул их и принялся ожесточенно тереть полотенцем усталое лицо…
Несмолкающая песня
Когда доктор, протирая платком очки, бодрым голосом сказал, что придется немедленно лечь в саратовскую больницу к самому профессору Ферфарову, Стогов внимательно посмотрел на него.
Катя вышла проводить доктора. Стогов сел в кровати и прислушался — голосов не было слышно.
Над ним висел портрет — круглое, беззаботное лицо с ямками на щеке и на подбородке. Пухлые, чуть вывернутые губы как будто слегка дрожали от сдерживаемого смеха. А сейчас под портретом было это же лицо, но изможденное, серое, с впалыми щеками.
Катя задержалась дольше, чем следовало. Войдя, она заговорила таким же, как и доктор, бодрым голосом:
— Сейчас я возьму такси — и в больницу! А месяца через два укатим в Москву. Ничего, все в порядке!
Стогов посмотрел жене в глаза, похлопал ее поруке.
Катя подошла к вешалке и забыла зачем. Потирая бровь, вернулась к столу и наконец вспомнила: надо одеться. Стогов понимал, что она торопится, но сдерживает себя: надевает плащ не спеша.
Кате уже сорок лет, как и Стогову, но она все еще свежа и женственна. Особенно хороши ее руки музыкантши. Они совсем девичьи.
— Я мигом! — Катя улыбнулась и ушла.
Стогов долго не мог вставить сигарету в мундштук: пальцы вздрагивали.
И Стогов и Катя окончили консерваторию. С тех пор пятнадцать лет работали вместе: он пел, она аккомпанировала. Десять лет он выступал в Москве по радио, а последние пять лет они разъезжали с концертами по всей стране.
Несколько песен и романсов в исполнении Стогова были записаны на пластинки.
Год назад Стогов заболел, ему удалили почку. После болезни почему-то исчез голос. Теперь Стогов говорил хрипло и тяжело. Операция была неудачной — Стогов продолжал болеть. Катя увезла его к родным на Волгу. И вот опять болезнь обострилась…
Вбежала Катя. Ее шумящий темно-красный плащ был забрызган дождем.
— Одевайся, Саша, — она подала брюки и полосатую куртку от пижамы.
— Подожди, — попросил Стогов. — Налей грузинского. Сухого. Нашего любимого.
Катя быстро глянула на него и не стала, как всегда, говорить, что вино запрещено врачами.
— И себе, — сказал Стогов ласково.
Катя наполнила бокалы.
— Посмотри мне в глаза, — попросил Стогов.
Он очень любил эти синеватые нежные глаза.
— За тебя! — сказал Стогов и чокнулся.
— И за тебя!
Видно было, что она глотает вино с трудом.
— Ну вот, а теперь… в путь, — Стогов поднялся.
Катя изо всех сил старалась унять сильную дрожь, вдруг охватившую ее, будто все тело вздрагивало, сотрясалось от ударов сердца…
Стогов обнял Катю за плечи: передвигать ноги было трудно. Неутомимый охотник, исходивший с ружьем сотни километров, сейчас он представлялся самому себе жалкой развалиной.