— А ты знаешь, я на этом пароходике плавал еще мальчишкой…
Пароходик загудел, словно проснулся и с воем зевнул. Звук долго и гулко катился между лесистыми островами.
Пассажиров было мало, да и те забрались от ветра в единственную каюту под палубой. Только двое сидели на палубных скамейках и, подняв воротники пальто, нахлобучив сырые, разбухшие кепки, дремали.
Над палубой была крыша, но с боков ничто не загораживало вида на Волгу. Ветер качал спасательные круги и лодку, поднятую над кормой.
Пароходик отчалил, погасив на палубе огни.
— Ты отослала маме письмо? — спросил Стогов, облокотись на перила и жадно смотря на уходящий во тьму остров, на черный зубчатый силуэт леса. В лицо ударяли-клевали редкие дождинки.
— Отослала…
— Перетяни ее к себе. Вместе веселее будет.
— Постараюсь, — тихо ответила Катя.
Стогов искал в душе то радостное волнение, которое родилось, когда он стоял на крыльце. Но сейчас оно исчезло: сердце вдруг больно сжалось при виде уходящего берега.
— Вдвоем веселее. И легче, — добавил спокойно Стогов.
Пароходик пыхтел в протоках между островами. Тяжелые, темные клубы дыма из широкой трубы сваливались на воду. На палубе была ярко освещена только стеклянная рубка. В ней, как в золотом фонаре, четко виднелась у штурвала девушка-капитан в черной шинели, в черной фуражке, с косами на груди.
Хлюпала, булькала, плескалась вода. С берега наносило запах облетевших тополевых листьев.
— Здесь ветер, дождик брызгает, идем в каюту, — предложила Катя.
— Пускай. Ветер, дождь — пускай, — слабо улыбнулся Стогов.
Катя сдернула перчатку, потом надела и опять сдернула. Неожиданно снова зазвучал над пароходиком, над Волгой голос:
Это девушка-капитан включила радио. Концерт Стогова продолжался.
И голос его, и всплески воды, и шум пароходика, и капитан у штурвала, и красные, зеленые огоньки бакенов — все сливалось воедино, представлялось бесконечным, несмолкаемым. И как только Стогов опять почувствовал это, в душе вновь поднялось радостное волнение.
— Ты слышишь? Пою ведь!
Катя, прижав руку к сердцу, улыбалась и кивала.
Дождик и ветер стихли, небо оголилось. Тепло, тишина. Протоки стали стеклянными, литыми, без единой морщинки. Их озарял слабый звездный свет. С островов свешивались деревья, полоскали в струях ветви; шурша, мели по бортам и перилам — сыпали на палубу листву.
— Как твои дела в музыкальной школе?
— Уже освоилась, — очнулась от своих мыслей Катя.
Пахло рекой, рыбой, а от причаленных к берегу плотов тянуло винным запахом намокшей коры и древесины. Пароходик обогнул остров, заплыл в другую протоку. Волны с шумом шлепались на берег. Около самой воды пылал костер. В трепетном зарезе задумчиво сидел охотник с кружкой в руках. У ног его лежал пятнистый вислоухий сеттер. В глубине воды извивалось огненное отражение.
Стогов помахал охотнику и сеттеру.
Пароходик обогнул последний остров — и вдруг перед глазами расстелился широкий простор коренной Волги. Простор был тоже зеркально-гладкий. На горизонте лежало огненное ожерелье Саратова. Лампочки бросали в водную гладь множество светлых столбов, словно город стоял в воде на золотых сваях.
Стогов улыбался и в такт песне постукивал по сырым перилам. Голос катился по водному раздолью.
— Ты за квартиру заплатила? — весело, как показалось Кате, спросил Стогов.
— Вчера.
Песня стихла. Слышались только всплески, могучее движение воды и шум машин, сотрясающих палубу.
«Смелый» причалил к пустому дебаркадеру, матрос спустил зыбкие сходни, и сонные пассажиры сошли на берег.
— Как ты себя чувствуешь? — по старой привычке Катя закрыла шарфом горло Стогова.
— Превосходно. Волга-то наша!.. — слабым, но веселым голосом ответил Стогов.
Они остановились.
Во тьме проступало множество причаленных к берегу моторок, баркасов, плавучих пристаней, небольших пароходиков, стада лодок — точно кандальники, они звенели цепями. Тянулись плоты, виднелись купальни, вышки для прыжков.
Мальчиком Стогов уверял всех, что Волга ночью озорует. Она любит неожиданно броситься шумной волной на эти суденышки. Всех порастолкает. Все начинают колыхаться и стукаться бортами, звякать, лезть на дыбы, злиться. А вода, захлебываясь от радости, отхлынет и звучно плюхает под сходнями, чмокает — целует лодки в борта, урчит возле каждого камня, коряги, что-то болтая веселое. Потом опять подденет плечом пароходики, баржи — играет с ними.