…Полина сидела за столом, листала книгу и смотрела в окно. Во дворе уже сгущались сумерки, вдали, уцепившись за неровный край тайги, медленно опускался бронзовый закат. Пашка до утра заступил на дежурство и, наверное, опять притащит кучу уток. Полина не любила эту пахнущую рыбой живность — с детства приелась, но Павел, казалось, не замечал этого и ел с удовольствием. Она включила телевизор и прилегла на кровать. Щёлкнула калитка. Кто бы это мог быть? Наверное, Дарья Петровна. В сенях скрипнула дверь. Полина поднялась и пошла навстречу.
В дом ввалился участковый. Он был сильно пьян, в кармане синей милицейской шинели торчала горлышко бутылки.
— Здравствуй, Поля.
— Здравствуй, — не сразу нашлась она. — Тебе чего здесь надо?
— В гости пришёл. Не ждала?
— Нет, конечно. А зачем?
— Ну зачем в гости ходят? Посидеть, выпить. Вот. Он пошарил пьяной рукой, вытащил бутылку, нетвёрдой походкой прошёл к столу, поставил её. Подвинул стул, уселся рядом. Полина тревожно смотрела на изрядно поддавшего участкового.
— Петро, уходи давай. Сейчас Паша придёт. Что он скажет?..
— Не придёт, — тряханул тот головой, — я знаю.
— Ну, тогда уйду я.
Полина не знала, что ей делать и как выпроводить непрошеного гостя.
— Подожди, Полина, не уходи, — в его голосе зазвучали нотки мольбы. — Обожди. Я уйду скоро. Присядь.
Она присела на край кровати.
Участковый пошарил глазами, поднял на неё туманный взгляд, хотел что-то сказать, но поморщился, словно сожалея о чём-то, небрежно махнул рукой, взял бутылку, сделал несколько глотков и поставил обратно.
— Ну скажи, чем он лучше меня? — вдруг обиженно уставился он куда-то в пол. — Я что, урод какой-нибудь? Скажи, пожалуйста, я пойму.
Полина не знала, что ответить.
— Ну что ты молчишь? Ведь накипело уже, — яростно ткнул Петро себя в грудь.
Наклонился, схватил бутылку, сделал ещё несколько глотков.
— Приехал, видите ли, — зло прищурился он, переводя дыхание, — и всё ему как на блюдечке с голубой каёмочкой. Накося! — резко согнул он руку в локте. — Выкуси! Святоша.
Петро тяжело дышал и о чём-то думал, погрузившись в себя.
— Нравишься ты мне, Полина, — вдруг обмяк он, — и я хотел взять тебя к себе. А как всё обернулось…
— Другую возьмёшь, Петро, их у тебя много.
Он горько усмехнулся.
— Э, да что они? — махнул он. — Кроме тебя, мне никто не нужен. Да мы с тобой… да ты бы у меня…
Он начал размахивать руками, доказывая, как прекрасно они будут жить и что у них будет, если она согласится стать его, что у него в городе имеется квартира, которая давно ждёт их, они непременно переедут туда, он сразу уволится и найдёт себе другую работу, а она может спокойно сидеть дома… В порыве своей неуёмной страсти и слезливой любвеобильности он подсел к ней на край кровати и всё говорил и говорил, всё больше распаляясь и входя в раж от своей пьяной болтовни, пылких слов и признания в любви…
Полина вся сжалась и молча сидела, испуганно слушая пьяного Петра, который всё больше хмелел и молотил языком что попало, не контролируя себя.
Она хотела встать и уйти, уже не веря, что Петро оставит её в покое, но он схватил её за плечи и усадил на место:
— Сиди.
— Петро, ты что? Пусти, — стала вырываться она.
— Ты будешь моей? — дыхнул он перегаром.
— Нет! Пусти, говорю!
Петро навалился на неё, подмял под себя.
— Значит, нет? — рычал он. — Значит, ему всё, а мне ничего?
Он зажал ей ладошкой рот, надавил коленом и стал рвать одежду.
— Не-е-ет… — заламывая ей руки, хрипел он, тяжело дыша. — Не так всё просто, как ты думаешь, от меня так легко не избавишься!
Полина яростно сопротивлялась, царапала ему лицо, пыталась кричать — но куда ей одной справиться с разгорячённым спиртом и потерявшим разум от терзающей его досады и жгучей обиды стражем народа? — и она лишь бессильно билась раненым птенцом в пьяных лапах почуявшего дичь хищника.
…Расслабленный насильственной любовью, лишённый сил, Петро, раззявив рот и осклабившись в храпоте, быстро погрузился в глубокий бесчувственный сон.
Полина набросила на себя одежду, схватила пальто и выскочила из дома. Она знала, куда ей бежать. К мужу.
Пашка сидел на берегу возле костра и разделывал к ужину утку. Было почти темно, на тусклом небосводе уже мерцали первые звёздочки. Он взглянул на безлюдную, освещённую месяцем дорогу и сразу приметил такой узнаваемый и родной образ своей любимой. Он сунул за голенище нож и поспешил навстречу.