"Тогда Иисус сказал: не десять ли очистились? Где же девять?" (Лука 17.17).
"Порождения ехиднины! Как вы можете говорить доброе, будучи злы?" (Матф. 12. 34).
"Горе вам, когда все люди будут говорить о вас хорошо" (Лука 6.26).
Только подумать, что несказуемое кощунство, выраженное в первых речениях, относилось к самому Господу. И в то же время вы чувствуете, что оба Евангелиста запечатлели это не случайно, но именно как одно из самых ярких противоположений Света. Какие-то темные сущности, прикрываясь ложною вывескою книжности, остались в такой темной дикости, что могли допустить такую непозволительную хулу. И какою скорбью звучат слова самого Господа, о которых Евангелист многозначительно добавляет: "Сие сказал Он, потому что говорили: в Нем нечистый дух". В самой неподдельной эпической скорбности этого замечания сказывается жизненная подробность того времени. Ведь так говорили и книжники, и члены синедриона; так же говорили, вероятно, торговки на рынке и все изгнанные торгующие во храме. Наверное, какие-то сотники или мытари, или самаряне возражали им, чистосердечно восхваляя чудесные деяния. А затем следует один из самых скорбных вопросов: "Тогда Иисус сказал: Не десять ли очистились? Где же девять?" Какая жизнь, и жизнь повседневная в этих простых словах, которые пройдут все века и все же не заставят о них достаточно помыслить.
Признательность всегда отмечалась как высокая утонченность, как признак возвышенного мышления. Скажем, как признак чистой сердечности. Грозно предостережение вопроса — "где же девять?" Ведь только один отдал отчет себе, что с ним произошло, и в этом сознании возвысил и очистил сущность свою. Когда вы читаете евангельские строки о многих тысячах исцеленных, о несчетных тысячах, видевших самые чудесные деяния, о тысячах накормленных, разве не встает вопрос уже не о девяти, а о несчетном числе? И в то же время Великий Светильник Апостол Павел чудес, кроме своего чудного прозрения, не видел. Велика была Его преуготованность! Из нее проистекла и неистощимость Его проповедей, хождений и пламенность воззваний.
Совсем другое.
Какие-то члены академии назвали фонограф Эдисона шарлатанством. Какие-то ученые смеялись над действием пара и поносили значение железных дорог и прочих, сейчас неотъемлемых от жизни открытий. Совсем в другом смысле, но тот же эпический вопрос о девяти и одном звучит при каждом приближении к истине. Эти девять, может быть, даже и не ушли, может быть, и не молчат. Не их ли гоготанье слышится иногда? И не изобретают ли они наиболее яркие поношения? Ведь существует не только отсутствие признательности, существует и восстание против истины. "Подчеловеки", или проще сказать — двуногие, в некоторой стадии своей истины не выносят. Кроту не нужен свет. Один намек на сияние уже обращает в бегство подземных тварей.
26 Декабря 1934 г.
Пекин
Публикуется впервые
Культура победительница
Итак, вам понравилось мое определение Культуры и цивилизации. Надо отдать справедливость, что и в Индии, и в Китае такое определение понятия Культуры и цивилизации было понимаемо очень легко и приветствовано как нечто вполне естественное.
Но так было не везде. Иногда мне вообще предлагалось исключить слово Культура, так как цивилизация будто вполне выражает оба понятия. Мне приходилось доставать с полок всякие толковые словари, чтобы даже формально доказать различие этих двух слов. Конечно, оппоненты меня не убедили, но и не уверен, убедились ли они сами. Может быть, в силу каких-то предрассудков они продолжают считать, что цивилизация есть нечто ощутимое, а Культура нечто эфемерное, отвлеченное. Может быть, несмотря на все доводы, кто-то все-таки полагает, что присутствие крахмального воротничка или модного платья уже является залогом не только прочной цивилизации, но, может быть, и Культуры. Ведь так часто внешние условные признаки легкомысленно принимались за неоспоримое достижение.
Но в Культуре нет места легкомысленности. Именно Культура есть сознательное познавание, духовная утонченность и убедительность, между тем, как условные формы цивилизации вполне зависят даже от проходящей моды. Культура, возникнув и утвердившись, уже неистребима. Могут быть различные степени и методы ее выявления, но в существе своем она незыблема и прежде всего живет в сердце человеческом. Случайная фраза рассудка может удовлетворяться и механической цивилизацией, тогда как просветленное осознание может дышать лишь в Культуре. Казалось бы, уже давно сказано, что Культура есть то прибежище, где дух человеческий находит пути к религии и ко всему просветительному и прекрасному.