— Иди в землянку, — сказал он Нюку, — я останусь тут.
У старика так ломило все тело, и мысль о теплой землянке была так заманчива, что он молча встал и, захватив копье, пошел к лесу. У туши остался Ау.
Летом всегда можно узнать по краснеющему на краю неба зареву, скоро ли начнется восход. Зимой ночь кажется бесконечной. Слишком длинной казалась она и молодому охотнику. Скупо подкидывая топливо в костер, Ау с досадой думал:
«Верно, духи, надвинувшие на землю шапку, крепко заснули и позабыли ее снять!»
Клубы едкого дыма резали ему глаза, одежда отсырела и словно давила плечи. Ау попробовал вытянуться на туше моржа, но зубы у него застучали от озноба. Он снова подсел поближе к костру, но тогда искры стали злобно жалить лицо.
Не один Ау маялся в эту студеную ночь. Неподалеку на берег бухточки выбрался скрытый темнотой старый медведь. Его родичи уже давно залегли по берлогам и теперь безмятежно дремали в тепле. Он тоже вовремя залег на зимовку, но медведь помоложе выгнал одряхлевшего старика из его убежища и занял берлогу по праву сильного.
Старик уступил не сразу и жестоко пострадал в схватке. Клочьями повисла шерсть, не прикрывая ран, и мороз усиливал боль. Неудачник был обречен на голодную смерть, но медведи очень выносливы и живучи. Он не ел уже много дней и все-таки бродил по снегу, ослабевший, но лютый от голода. И вот наконец его чуткий нос уловил запах моржового мяса. Голод повел его прямо к тому месту, где лежала пища.
Хищные звери всегда боятся огня. Но сейчас даже дымное пятно костра не испугало медведя — вместе с дымом до него доходил запах моржатины. Ничто не могло теперь удержать одичалого зверя. Он перестал шататься от слабости, забыл о боли в ранах и собрал остатки былой силы, которой хватило бы еще на несколько недель вялого шатания по лесу, чтобы истратить ее в короткой борьбе за кусок мяса. Встреться ему в этот миг недавний враг, выгнавший его из теплого логова, молодому медведю, пожалуй, пришлось бы отступить.
Но перед зверем был человек, вооруженный копьем. Медведю не удалось незаметно подкрасться к Ау. На охотника пахнуло зловонием гниющих ран и медвежьей шкуры. Ау зашел за костер и, уперев конец древка в ногу, выставил острие копья вперед. Огромная туша перемахнула прямо через огонь. Наконечник копья, пропоров медвежье брюхо, врезался в кишки и вышел наружу. Но древко не выдержало и переломилось, как сучок, и страшная тяжесть обрушилась на Ау и придавила его. Теперь некому было подкладывать хворост в костер, и он понемногу начал гаснуть.
Старые люди спят меньше молодых. В середине ночи Нюк проснулся и больше не мог заснуть. Мысль, что не он остался охранять добычу, мучила охотника. Как ни хотелось еще полежать в тепле, как ни страшил холод, Нюк все же заставил себя подняться.
В землянке было тесно, некуда даже ногу поставить, и старик пополз по телам спящих к выходу.
Колючий холод и мрак зимней ночи охватили Нюка. Опираясь на древко копья, он пошел к берегу, стараясь не сходить с свежепротоптанной охотниками тропинки. Дойдя до поворота, из-за которого открывался берег, старик остановился — зарева костра не было видно.
— Ау заснул, и огонь потух! — ужаснулся Нюк. — Как простить Главному охотнику такой проступок? Теперь злой дух принесет нам беду! Нюк вспомнил, что Ау раз уже нарушил обычай — не поехал на Кучу островов, и потому важный промысел был упущен. А сейчас, пожалуй, не удастся набить и моржей.
По законам стойбища заснувшего у охранного костра ждала строгая кара. Старый Нюк топтался в нерешительности. Ведь это он, а не Ау должен был всю ночь бодрствовать подле мертвого зверя. Молодой охотник хотел ему добра. Но благодарность к пожалевшему его Ау не смогла перебороть гнева Нюка — слишком велика была вина Главного охотника, из-за него всему стойбищу грозит несчастье!
Нюк вернулся в землянку и разбудил спящих. Он сказал, что Ау, видно, заснул и упустил огонь. Может быть, ветер уже размел пепел, и костер придется разжигать заново. На ветру огонь добыть труднее, чем в землянке, проще здесь зажечь смолистые сучья и с ними идти к берегу. Пламя металось на ветру, от этого мрак впереди казался еще чернее, и охотники поняли, что случилось, только подойдя вплотную к погасшему костру.
Медведь был еще жив, но так ослабел, что даже не сделал попытки подняться, он лишь приподнял голову и, почуяв людей, с коротким ревом бессильно уткнулся мордой в распоротое брюхо моржа. Ау охотники нашли не сразу. Огромная туша медведя совсем накрыла его, только нога в меховой липте высовывалась наружу. Копья со всех сторон впились в зверя. Он опять заревел, хотел подняться на передние лапы, но они подогнулись, и, ломая хрупкие наконечники копий, медведь рухнул, опрокинувшись на спину. Теперь все увидели голову Ау, его уродливо вывернутую руку. Бэй и Льок бросились к другу. Но разве может остаться человек живым под страшной тяжестью навалившегося медведя?
Долго длилось молчание, еще более тягостное, чем плач и крики. Нюк, который остался в живых благодаря тому, что Ау решил вместо него всю ночь просидеть у костра на морозе, Бэй, для которого Ау был и учителем, и лучшим другом, Льок, возлагавший на него столько надежд, и другие охотники, не проронив ни слова, стояли, опираясь на копья, и не могли отвести взгляда от мертвого товарища. Наконец, еле выговаривая слова, Нюк сказал:
— Зажгите костер!
Когда ярко заполыхало пламя, медведя оттащили в сторону. Зверь не изуродовал Ау, ни клыки, ни когти не коснулись молодого охотника. Медведь, придавивший его, сам истекал кровью. Но все-таки он дотянулся до туши моржа и изгрыз ему брюхо.