Когда Намби умолк, солнце уже взошло над океаном, рассвет миновал, и начинался день.
А рассветные сказки не стоит тревожить дневными вопросами.
НУ, А ТЕПЕРЬ — ПОРА
Пора закрывать книгу. Пора возвращаться домой.
Пора прощаться с Индией.
— Слушай, Боря, — сказала я. — Может быть, мы напрасно не взяли белую раковину на память об океане?
— Чушь, — сказал Боря. — Я говорю, что об океане может напомнить только сам океан.
— Так, может быть, мы возьмём с собой лист банановой рощи? Он будет напоминать и о солнце, и о тени.
— Глупее ничего нельзя придумать, — сказал Боря. — Что может напомнить о солнце и о тени? Не положу ведь я солнце и тень в карман!
Иными словами — Боря загрустил при расставании.
Это бывает всякий раз, когда расстаёшься с тем, что успел полюбить. Боря не складывал чемодан. Он лежал очень грустный, и я испугалась, что он разучился смеяться, как доктор Рао. Как ни мало остаётся времени, но я думаю, что успею сказать вам про доктора Рао. Это очень хороший доктор, но он никогда не смеётся. Говорят, будто в юности его укусил крокодил за пятку, и это навсегда отшибло у него охоту смеяться. Говорят, что, пока он учился в Англии, он так отсырел, что улыбка его заржавела. Но мы не верили слухам и напрямик спросили:
— Доктор Рао, почему вы никогда не смеётесь?
Он нам ответил:
— Ни к чему. Это совершенно излишне. Я не хочу вносить в жизнь лишнюю путаницу. Смех и слёзы ещё ничего не значат. Вы, конечно, знаете, что бывают слёзы радости, а бывает и смех сквозь слёзы. Вот почему я предпочитаю и не плакать и не смеяться.
Я испугалась, что Боря, как доктор Рао, перестанет смеяться. И Устин Устиныч опасался того же. Он сказал:
— Идёмте немедленно к фокуснику, не было случая, чтобы он не развеселил нас.
Фокусник охотно расстелил коврик, уселся и приступил к фокусам.
Прежде всего он тряхнул пустыми рукавами И вывернул их наизнанку, чтобы мы убедились, что там ничего нет. Тряхнул во второй раз — из каждого рукава вывалилось по морской свинке. Он дал им капусты, и они наелись и стали танцевать индийский танец манипури.
Мы посмотрели на Борю — он не улыбнулся.
Факир взял яйцо, приставил его к носу, яйцо не свалилось и не разбилось и так и торчало на носу, как второй нос. Боря старался улыбнуться, но при всём желании не мог. А фокусник пустился на последнее средство — вынул камень величиной с кулак, проглотил его, а выплюнул сразу три камня. Все мы, как один, посмотрели на Борю и убедились своими глазами, что, когда человек грустит, никакие фокусы не помогут.
И только мы успели об этом подумать, Боря взял из рук фокусника яйцо, приставил к носу, и, к нашему великому изумлению, яйцо не свалилось и не разбилось.
Потом Боря снял с головы свой пробковый шлем, под которым ничего не было, и под шлемом оказалась морская свинка — легко спрыгнула на землю и пустилась танцевать индийский танец катхакали.
Уму непостижимо, где он всему этому научился! Мы стояли, онемев от удивления. Но это ещё не всё. Тут Боря чихнул, изо рта у него вылетела пчела и закружилась в танце бхарат-натьям.
Вот тут-то и раздался смех. Я скажу, кто это смеялся, хотя, может быть, мне и не поверят. Смеялся доктор Рао. Он сидел на террасе, пил кофе и всё видел.
На этот раз мы ушам своим не поверили.
— Это вы смеялись, доктор Рао? — спросили мы.
— Я, — сказал доктор Рао. — Это смеялся я. Меня развеселил Боря. Я не видел человека жизнерадостней.
Боря разулыбался, и Устин Устиныч сказал:
— Да, это очень весёлый человек. Мы-то уж знаем.
— Но ведь он уезжает! — сказал доктор Рао и хотел опять запечалиться.
— Только не печальтесь, доктор Рао! — воскликнул Боря. — Пожалуйста, не печальтесь. Хотите взять на память мой бинокль, мой пробковый шлем и перочинный нож?
— Ни в коем случае! — сказал доктор Рао. — Поверьте, тот, кто снова начал смеяться, уже никогда не перепутает смех и слёзы. А о вас мне напомнят огни на улице, вот эта дорога и дерево, с которого скорпион свалился к Боре в книгу, и банановая роща, и, главное… Как я мог это забыть, как я упустил это из виду!..