- Это правда. Но раз теперь торжествует их закон...
- Да, их закон! - Канет снова откинулся на подстилку и угрюмо зашептал: - Я видел, что такое их закон. Поэтому я и говорю: надо уходить отсюда, а если инка Манко борется, надо идти к нему и сражаться вместе с ним.
Синчи неизвестно почему вспомнил о ловчем Кахиде и сказал, совсем как он:
- Рассказывай все!
- Да, я расскажу тебе все, что знаю. Хорошо, если бы все узнали, что творится в стране. Закон белых... О чем тут говорить: нет теперь в Тауантинсуйю никаких законов, пожалуй, только закон силы. А сила на стороне белых.
- А как люди живут?
- Как? Да, я расскажу тебе кое-что. То, что сам видел. Есть одна община в долине реки Мононы. Это плодородная долина, и община была богатой. Год назад явился туда один белый. С ним прибыло четверо людей нашей крови, но из чужого племени. Все они были с оружием. Белый привез с собой и собак... Их вышел встречать старейшина, Силачи. Это гончар, мастер, известный всему Чинчасуйю. Белый немного говорил по-нашему. Он сказал, что прибыл по воле самого сапа-инки. Показал кипу...
- Знаю, - прервал его Синчи. - Фальшивый кипу.
- Силачи не знал, что кипу фальшивый. Впрочем, он не умел читать кипу. А белый сказал: отдать оружие, у кого какое есть. Оружие отдали. Потом велел созвать старейшин окрестных айлью. Из десяти явилось девять, так как один, Кухина, лучший земледелец, был болен. Этих девятерых и Силачи вместе с ними посадили под замок, и белый объявил, что пусть только кто-нибудь ослушается его распоряжений, и все заложники будут повешены. Потом он отправился в дом Кухины, избил того палкой до полусмерти, а потом Кухину выволокли на улицу и повесили на виду у всего села за то, что он не явился по приказу белого. У Кухины было две дочери, так этот белый...
- Знаю, - прервал Синчи. - Повсюду одно и то же.
- Да, повсюду. А потом белый объявил, что все земли принадлежат ему. Ламы - тоже. Дома и сады - тоже. Каждый, кто только живет в этой долине, пояснил он, - принадлежит ему. Понимаешь? Люди принадлежат белому! Он предупредил: бежать запрещается, за это - смерть, кто станет сопротивляться - поплатится головой! Работать, сколько он прикажет, иначе изобьют палкой.
- Как это так? А земля сапа-инки, а земли храмов?
- Все принадлежит теперь ему.
- А что стало с жрецами?
- Живы лишь те, что ушли в горы или укрылись в безводных местах. Всех остальных повесили. Храмы жгут. Наших богов не позволено даже вспоминать. Перед их богом, этим странным деревом, на котором человек с раскинутыми руками - а его белые ставят повсюду, - приказывают падать на колени.
- Но люди хотя бы получают то, что им полагается? Сушеное мясо, ткань на одежду, утварь, листья коки?
- Глупец! От кого они, по-твоему, это получат? От белого господина? От него получишь только палкой по спине. А остальное... Впрочем, нет, подожди, получают листья коки, Тут белые не скупятся. Сколько душе угодно.
- Как же люди живут?
- Так и живут. Немного кукурузы, картофеля, немного киноа... Иногда кое-что поймают: черепаху, рыбу, какого-нибудь зверька. Все остальное принадлежит господину.
Он остановился, глубоко вздохнул, а потом снова зашептал:
- Ты слышал, что белые передрались друг с другом? Кажется, из-за золота. Каждый хотел забрать все себе. Мы уж думали, что пришло спасение. Но нет. Многие из них погибли, но прибывают все новые и новые. Понемногу все успокоилось, снова они подчиняются только одному вождю и господствуют над нами.
- Это они теперь устанавливают сроки праздников, женят молодых, их вождь взрыхляет золотой мотыгой землю - уаку, подавая сигнал, что пора начинать работы в поле?
- Ты что, совсем одурел? Я же сказал тебе, что старых порядков нет и в помине. Везде теперь сидит какой-нибудь белый, и каждый поступает как ему вздумается. Праздники! Здесь, на руднике, бывают какие-нибудь праздники? Повсюду одно и то же. Работай, покуда хватит сил, а потом подыхай. Помогай себе сам, как сумеешь. Один. Понял? Нет теперь ни складов, нет распределения товаров, нет общих стад, не бывает ни большой охоты, ни совместных работ, ни помощи друг другу. Повсюду только "мое", Понял?
- Понял, - прошептал Синчи. - Это и есть закон белых. У них все только "мое".
Канет с ожесточением подтвердил:
- Да, у них все "мое". Это их подлинный бог. А наши братья должны только работать и молчать!
- Могут еще жевать листья коки, - напомнил Синчи.
- Да, только одно это и дозволено. Белые даже одобряют. Жуй листья, не думай и повинуйся.
- Здесь, как и везде. Жрать почти не дают, но листьев - сколько душе угодно.
- Я знаю. И поэтому говорю тебе: надо бежать, пока. еще мы не сделались безразличными ко всему, не перестали желать, вспоминать и надеяться.
Синчи неспокойно пошевелился. В этот день он не жевал листьев, и голова у него была совсем ясная, он понял упрек.
- Ты не думай о нас плохо... Да, мы жуем эти листья. Сам все поймешь. Работа страшная, есть нечего... Пожуешь листьев - и забудешь о голоде, не чувствуешь ни усталости, ни тоски. Вот и тянет.
- Я знаю. Потому и предлагаю - бежим. Бежим вместе! Вдвоем легче.
Синчи долго молчал. В ночной тишине, нарушаемой только храпом усталых невольников да отдаленным шумом горного потока, послышался собачий лай. Яростный, отрывистый, резкий. Синчи испуганно съежился. Он, чья воля была уже ослаблена листьями коки, затрепетал при мысли о предстоящих трудностях, о том, что необходимо решиться и начать действовать самостоятельно, чтобы хоть что-то изменить... Образ Илльи, как в тумане, промелькнул перед ним и пропал. Остался только страх, уже привитый ему белыми. Синчи едва слышно прошептал:
- Слышишь? Собаки... Страшные псы... Оклу они разорвали в клочья. Учуют, догонят любого. А у меня уже нет сил. Столько времени под землей... Да и идти мне некуда... А здесь... если хорошо, старательно работать, то белые сделают надсмотрщиком и даже дадут тебе. в жены девку.
- Свою любовницу, ту, которая уже надоела, - буркнул Канет.
- Хотя бы и так. Иногда они дают и клочок земли, можно развести сад... О тебе заботятся, охраняют...
- Сунут тебе листья коки, и ты уже не помнишь ни о чем и ни о чем не думаешь, - зло бросил Канет.
Синчи согласился с печальным спокойствием.
- Да, конечно. Можно забыть обо веем на свете. Я тоже прежде не жевал коку, но с тех пор как белые нас разбили, мне все время хочется забыться...
- Этого как раз и не следует делать. Понимаешь? Паше поражение научило меня кое-чему. И не меня одного. Многие теперь думают так же, как и я. Даже инки. Но самое важное сейчас - избавиться от власти белых.
- А разве был такой приказ? Пока нет приказа, никто не знает, что делать. Мы ждем приказа. Всегда все держалось только на приказах. Весь порядок в стране. Пусть кто-нибудь отдаст новый приказ.
- Говорю тебе, что инка Манко жив и борется. Надо идти к нему. Бежим! Потом он всюду разошлет приказы. Но прежде всего надо покончить с белыми.
Синчи заколебался, однако ответил почти уверенно:
- Я... я остаюсь. Я не умею действовать без приказа, не умею. Я тоже воевал с белыми, но тогда был приказ. Меня не пугает борьба, но так я не умею. Не могу...
Конец
Примечание:
1. "Апу-Ольянтай" - сказание о подвигах героев тауантинсуйской древности.
2. Наска - область в южной части перуанского побережья, издавна известная тканями искусной работы и коврами.
3. Ушастые, лопоухие (исп.).
4. Гаррота (исп.) - обруч сжимающийся с помощью специального винта; орудие пытки и казни в средневековой Испании.
5. Первый (лат.).