— А есть ли причина охранять то, что и без того есть у каждого? — продолжил спор мергейт. — Если она существует, то у кого-то нет того, что есть у розы. А когда этой причины нет, что толку так беречь ее? Итак, причина есть. Значит, есть такая тень, куда не проник еще свет розы. И если она есть, как придет она к розе, не имея в себе части ее света? Как сделать, чтобы в земной пыли открылся благоухающий сад, если стражи не дают садовнику доступ к семенам? Дайте мне тот свет, которого нет у меня, и я принесу его туда, где еще не видели его. И если он верен, то он не сможет исказиться, отразившись в тех, кто увидит его. Как же можно утверждать, что я потеряю слово, данное мне?
— Есть области, где есть частицы света, — ответил венн. — А есть тень. Тень не имеет света, ибо ему не в чем сохраняться там. Те, в ком есть слова от розы, увидят ее однажды в своих снах или в своих творениях. Так и собирают и взращивают они то, что узрели однажды в себе. А те, у кого нет снов, видят только черное облако, в котором не от чего отразиться свету, и он канет в тени. Какое слово есть у них, кроме слова смерти? От тени и следует беречь то, что дано нам, чтобы слова не исчезали в ней. У тебя есть намерение совершить поступок, но нет слова, по которому этот поступок будет истым. И оттого поступок твой не будет правдив, как не может быть ребенка без двоих родителей и действия без созерцания. Ты идешь по следам и не имеешь своего слова, а значит, не можешь сохранить розу, хоть и вожделеешь ее. Потому я здесь.
— Вами сказано достаточно, чтобы решить, чьи намерения истинны, — вступила в их спор принцесса. — Уже начинает светать, и я должна буду выйти из дворца, чтобы прибывшие сегодня в город увидели меня. Посмотрите в мое зеркало. Тот, кто увидит в нем меня, имеет намерения истинные. Тот, кто не увидит ничего, пришел с ложью.
Волкодав посмотрел на зеркало. Двоих на холме уже не было. Там проходили одна за другой картины, что видел он в доме у Зорко, потом появились видения каких-то земель с холмами и морем, а дальше картины стали сменять друг друга все быстрее: он узнал леса под Нок-Браном и ручей Черная Ольха, увидел вежи над холмами и степь с караваном. Мелькнула великая Светынь, печище Серых Псов и строения Галирада, золотые украшения и самоцветы на столе ювелира, страницы неведомых и тут же узнаваемых книг… Все сплелось в единый узор и вдруг обернулось лицом принцессы, но розы еще не было с нею.
— Теперь можешь взглянуть на меня, — сказала принцесса.
Волкодав посмотрел на нее и понял, что зеркало показывает принцессу такой, какой она была накануне, днем. Потом он посмотрел на мергейта. Тот словно бы очнулся от сна.
— Теперь ты видел, куда спустился бы после того, как поднялся сюда? — спросила принцесса. — Ты вошел бы в свой сон, коего так страшишься. И он стал бы явью, а теперь ты поднялся выше, и он перестанет мучить тебя. Ты не увидел ничего в моем зеркале, но ты не вернешься в эту тень, потому что вы решили спор без клинков, не отняв у мира ни единого сна и ни единого слова. Поэтому тебе есть куда спуститься, без того чтобы упасть в тень. А теперь уходи той дорогой, которой пришел, ибо ты проиграл спор. И помни об осторожности на обратном пути.
Мергейт поклонился принцессе и сказал:
— Если я буду знать больше того, что знал прежде, я заплутаю, как может заплутать любитель запахов в этом саду. Ты сделала так, что я не потерял ничего, и я благодарен тебе. Я видел твою розу и тебя, и этого хватит, чтобы узнать, чем начинаются мои сны. А конец и выход я найду сам.
Он исчез среди зелени так же бесшумно, как появился.
Венн снова посмотрел на принцессу и увидел, как она красива.
— Теперь ты можешь выбирать, — сказала она. — Ты пришел сохранить розу, и ты можешь взять ее. Но ты пришел и за мной, и твои глаза говорят больше, чем скажут твои слова. Ты можешь выбирать.
— Я не стану выбирать, — ответил Волкодав. — Если я выберу розу, она увянет без тебя и твоего волшебства. Если я выберу тебя, то с кем останется роза? Я, если мне будет дозволено, выбираю ключ от твоих дверей.
— Ты выбрал то, что и без того есть у тебя, — ответила принцесса. — Вспомни оберег, который носит тот, кто ближе тебе, чем брат. Но твой выбор нравится мне. Входи. Ключ у тебя. Дверь не заперта.
Последние звезды таяли, точно льдинки в вешней воде, которая уже не по-зимнему черная, а голубая, потому что в ней отражается небо месяца березозола. Над красными холмами Халисуна вставала заря, растекаясь алой кровью, словно у восходного небоската, где неровная бахрома горного кряжа скрывала за собой Саккарем, небо взрезали саблей. Черные крапины, покрывавшие холмы на полуденной стороне обширной долины, окруженной холмами, вдруг зашевелились, пришли в движение, поднялись, и холмы вмиг точно поросли вдруг рослой черной травой. Трава эта колыхалась и волновалась, будто раскачиваемая утренним прохладным ветром, летевшим со снежных гор. Ветер пробуждал это черное поле, и оно оживало, наливаясь силой, готовое, несмотря на близкую зиму, расти и дальше, на полночь, закат и на все стороны света.