Число несчастий, постигших тех, кто видел сам баргеста в образе пса и с кем я сам говорил, тем не менее не столь велико, сколь можно было бы предположить. Нетрудно поведать такую историю о нем.
Бриан Верцингеторис из деревни Круаннах, что в трех днях пути через холмы на полдень и закат от Нок-Брана, возвращался домой с торгов в Глэсху, куда ездил покупать вяленую рыбу. Стоял месяц труден, и время Охотничьей Луны уже минуло, но край вельхов вступил в зиму, длящуюся до зимнего юла, когда на земле правит темный боярышник и холмы мрачны и пустынны, будто волшебный народ покинул их. Дорогой он повстречал знакомого, жившего близ Глэсху отдельным домом, и они, устроившись на опушке рябиновой рощицы, выпили изрядно пива. Когда же приятель Бриана отправился восвояси, солнце уже миновало половину пути от полудня до заката. Думается мне, что в иное время Бриан отправился бы ночевать назад в Глэсху, тем паче что пиво там лучшее в округе, а девушки самые красивые, или же провел бы ночь под кровом у этого самого приятеля, но пиво в Глэсху и в самом деле лучшее, и он продолжил свой путь, намереваясь, должно быть, к полуночи дойти до приюта, что выстроен на трети пути от Глэсху до Круаннах. Там никто не живет постоянно, но редка ночь, особенно перед торгами в Глэсху и после них, когда этот приют пустует. Временами там собиралось общество весьма приятное и любопытное, и великий певец вельхской земли Снерхус захаживал не раз туда, и стены приюта помнят голоса его и его арфы. По крайней мере так объяснил мне свои тогдашние намерения сам Бриан, и я не могу истолковать их яснее, зане и Бриан не помнит ясно, что вдруг взбрело ему на ум и не шепнул ли ему на ухо эту мысль кто-нибудь из малого народа.
В пути вместе с ним была только довольно пожилая пегая кобыла, тянувшая не слишком тяжкую повозку, набитую мешками с вяленой рыбой. Бриан шел рядом с повозкой, чтобы не слишком утомлять лошадь своим весом, и прямо на ходу потягивал из глиняной бутыли пиво полегче и закусывал его рыбой. Когда по всем расчетам, выйдя из распадка, куда ныряла дорога, на седловину меж холмами, он должен был увидеть в обширной долине на расстоянии двух верст приют, Бриан, взойдя на седловину, равнину действительно узрел, но вот никакого приюта внизу не заметил. Да и долина показалась ему вовсе не та, какая должна быть. Вся она поросла мелким и частым ельником, была завалена камнями, кое-где проблескивали темно в сером звездном свете озерки и болотца. Словом, вид был такой, ровно это была именно та долина, но до того, как великанское племя волшебников принялось расчищать долины страны вельхов.
Посчитав, однако, что возвращаться назад толку еще меньше, Бриан стал спускаться в долину. Путь его лежал поначалу по ровному пологому склону, а дальше нырял в ельник и вился там ужом. За поворотом ему вдруг открылся здоровенный камень, почти шар с полсажени в поперечнике. И едва Бриан миновал его, как услышал за спиной, что кто-то орет нечеловеческим голосом и даже не понять, что хочет выразить. Бриан чуть было бутыль не разбил от неожиданности — страх еще не успел прийти, должно быть захмелел пуще хозяина и заплутал в ельнике. Он обернулся и сейчас увидел, что из-за камня вышел на дорогу большой черный пес, полтора локтя в холке, косматый, как медведь. Вышел, повернул морду к Бриану, и тут-то незадачливый путник протрезвел, а с ним и его страх. Ибо глазищи у пса пылали огнем, едва не искры метали. Пес ощерился, разинул пасть и издал тот самый звук, что Бриан едва только услыхал. Орал он так, будто стряслась какая непоправимая беда, да только не у людей, а где-то глубоко в холмах — так померещилось Бриану. Да вот выглядел пес этот уж до того неприветливо, что Бриан поскорее бутыль пробкой дубовой заткнул — и как это мигом пальцы пробку на возу нашарили, а ведь бутыль эту он пил потому лишь, что затычку во хмелю найти никак не мог, — да вскочил в повозку сам и давай кобылу настегивать. А та и рада была, рванулась что было силы, поелику и сама не рада была такой дороге и такому попутчику.
Гнался ли пес за ними, нет ли — того Бриан не знает: уж больно неслись они. И скоро, а может, и не слишком скоро — не до счета было — въехали в такой густой туман, будто молоко в воздухе разлили. Здесь лишь Бриан решился обернуться: никакого пса позади не было, потому что если был бы, то зраки его и сквозь такой туман очень даже видны были бы. И пустил он кобылу шагом, а сам сидел и все в себя прийти не мог. И тут вдруг кобыла возьми и остановись. Он ее понукает, а она ни с места. Слез он тогда с повозки, пошел вперед… и чуть не сорвался с обрыва такого, что сердце к самому горлу подпрыгнуло! Ни много ни мало, а сотни полторы локтей под ним было, и склон, почитай, отвесный. Туман там, на дне, редел, и все было видно: и елочки кривые, и осоку не шибко густую, и валуны, и каменную осыпь. А туман полз из-за спины, откуда он пришел, и медленно так с обрыва изливался, заполняя низину.