стон, -
С этими так, эти безвозвратно
погибли.
<>
37
<>
Эй, лодыри, там на часах! за оружие!
Врываются толпою в побежденную
дверь! О, я сошел с ума!
Я воплощаю в себе всех страдальцев
и всех отверженных,
Я вижу себя в тюрьме в облике
другого человека,
Я чувствую тупую, безысходную боль,
Это из-за меня тюремщики
вскидывают на плечо карабины
и стоят на часах,
Это меня по утрам выпускают из
камеры, а на ночь сажают
за железный засов.
К каждому мятежнику, которого гонят
в тюрьму в кандалах,
я прикован рука к руке и шагаю с
ним рядом.
(Я самый угрюмый и самый
молчаливый из них, у меня пот
на искаженных губах).
И вместе с каждым воришкой,
которого хватают за кражу,
хватают и меня, и судят меня
вместе с ним, и выносят мне
такой же приговор.
И с каждым холерным больным,
который сейчас умрет, я лежу
и умираю заодно,
Лицо мое стало серым, как пепел,
жилы мои вздулись узлами,
люди убегают от меня.
Попрошайки в меня воплощаются, я
воплощаюсь в них,
Я конфузливо протягиваю шляпу, я
сижу и прошу подаяния.
<>
38
<>
Довольно! довольно! довольно!
Что-то ошеломило меня. Погодите
немного, постойте!
Словно меня ударили по голове
кулаком.
Дайте мне очнуться немного от моего
столбняка, от моих снов
и дремотных видений,
Я вижу, что чуть было не сделал
обычной ошибки.
Как же мог я забыть про обидчиков и
их оскорбления!
Как же мог я забыть про вечно
бегущие слезы и тяжкие удары
дубин!
Как же мог я глядеть, словно чужими
глазами, как распинают
меня на кресте и венчают кровавым
венком!
Теперь я очнулся,
Я заглажу свой промах,
В каждой могиле умножается то, что
было вверено ей,
Трупы встают, исцеляются раны,
путы спадают с меня.
Я бодрее шагаю вперед вместе с
другими простыми людьми,
и нет нашей колонне конца,
В глубь страны мы идем и по
взморью, мы переходим границы,
Наша воля скоро станет всесветной,
Цветы, что у нас на шляпе, -
порождение тысячелетий.
Приветствую вас, ученики! Теперь вы
можете выйти вперед!
Продолжайте записывать то, что я
говорю, продолжайте
задавать мне вопросы.
<>
39
<>
Дружелюбный и кроткий дикарь, кто
же он?
Ждет ли он цивилизации или уже
превзошел ее и теперь
господствует над ней?
Может быть, он с Юго-Запада и
взращен под открытым небом?
Или, может быть, он канадец?
Может быть, он с Миссисипи? Из
Айовы, Орегона,
Калифорнии?
Или горец? или житель лесов? или
прерий? или с моря матрос?
Куда бы он ни пришел, мужчины и
женщины принимают его как
желанного гостя,
Всем хочется, чтобы он полюбил их,
притронулся к ним,
разговаривал с ними, остался бы с
ними жить.
Поступки, беззаконные, как снежные
хлопья, и слова, простые,
как трава, непричесанность, смех и
наивность,
Медленный шаг, лицо - как у всех,
заурядные манеры
и излияния токов,
Они, преобразуясь, исходят с концов
его пальцев,
Они идут от него с запахом его тела и
дыхания, они истекают
из взора его глаз.
<>
40
<>
Сусальное солнце, проваливай, - не
нуждаюсь в твоем
обманчивом блеске,
Ты лишь верхи озаряешь, а я
добираюсь до самых глубин.
Земля! ты будто за подачкою
смотришь мне в руки,
Скажи, старая карга, что тебе нужно?
Мужчина или женщина, я мог бы
сказать вам, как я люблю вас,
но я не умею,
Я мог бы сказать, что во мне и что в
вас, но я не умею,
Я мог бы сказать, как томлюсь я от
горя и какими пульсами
бьются мои ночи и дни.
Видите, я не читаю вам лекций, я не
подаю скудной милостыни:
Когда я даю, я даю себя.
Эй ты, импотент с развинченными
коленями,
Открой замотанную тряпками глотку,
я вдуну в тебя новую
силу,
Шире держи ладони и вздерни
клапаны у себя на карманах,
От моих подарков отказаться нельзя,
я даю их насильно, у меня
большие запасы, с избытком,
И я отдаю все, что имею.
Я не спрашиваю, кто ты, это для меня
все равно,
Ведь ты ничто, и у тебя нет ничего,
пока ты не станешь тем,
что я вложу в тебя.
Меня тянет к рабу на хлопковых
полях и к тому, кто чистит
отхожие места,
Я целую его, как родного, в правую
щеку,
И в сердце своем я клянусь, что
никогда не отрину его.
Женщины, пригодные к зачатию,
отныне станут рожать от меня
более крупных и смышленых
детей
(То, что я вливаю в них сегодня,
станет самой горделивой
республикой).
Если кто умирает, я спешу туда и
крепко нажимаю ручку двери,
Отверните одеяло и простыни к
ногам,
А врач и священник пусть уходят
домой.
Я хватаю умирающего и поднимаю
его с несокрушимым
упорством,
Ты, отчаявшийся, вот моя шея,
Клянусь, ты останешься жив! всей
тяжестью повисни на мне.
Мощным дыханьем я надуваю тебя и
заставляю тебя всплыть
на поверхность,
Каждую комнату в доме я наполняю
войсками,
Теми, кто любит меня, теми, кто
побеждает могилы.
Спи, - я и они будем всю ночь на
страже,
Ни сомнение, ни хворь пальцем не
тронут тебя,
Я обнял тебя, и отныне ты мой,
И, вставши завтра утром, ты увидишь,
что все так и есть,
как я говорил тебе.
<>
41
<>
Я тот, кто приносит облегчение
больным, когда они, задыхаясь,
лежат на спине,
А сильным, твердо стоящим
мужчинам я приношу еще более
нужную помощь.
Я слышал, что было говорено о
вселенной,
Слышал и слышал о множестве тысяч
лет.
Это, пожалуй, неплохо, - но разве это
все?
Я прихожу, увеличивая и находя
соответствия,
Я с самого начала даю большую цену,
чем старые
сквалыги-торгаши,
Я сам принимаю размеры Иеговы,
Я литографирую Кроноса, его сына
Зевса и его внука Геракла,
Я скупаю изображения Озириса,
Изиды, Ваала, Брамы и Будды,
В мой портфель я сую Манито, и
Аллаха на бумажном листе,
и гравюру распятия.
Вместе с Одином, с безобразным
Мекситли и с каждым идолом,
с каждым фетишем,
Платя за этих богов и пророков
столько, сколько они стоят,
и ни одного цента больше,
Соглашаясь, что они были живы и
сделали то, что надлежало
им сделать в свой срок
(Да, они принесли кое-что для
неоперенных птенцов, которые
должны теперь сами встать,
полететь и запеть).
Принимая черновые наброски
всевозможных богов, чтобы
заполнить их лучше собою,
Щедро раздавая их каждому, и
мужчине и женщине,
Открывая столько же или больше
божественности в плотнике,
который ставит сруб,
Требуя, чтобы перед ним
преклонялись больше, чем перед всеми
богами, когда он, засучив рукава,
орудует молотком
и стамеской,
Не споря, что бог посылал
откровения, считая, что ничтожный
дымок или волос у меня на руке
непостижимы, как любое
из них,
Пожарные, качающие воду насосом
или взбирающиеся
по лестнице, приставленной к
дому, для меня не менее
величавы, чем боги античных
сражений,
Я слышу, как звенят их голоса сквозь
грохот обвалов,
Их мускулистые ноги несут их в
целости над обугленной дранкой,
их белые лбы невредимы средь
пламени;
Жене машиниста с младенцем у
сосков я молюсь о каждом, кто
родился на свет,
Рядом свистят три косы на покосе в
руках у дородных ангелов
со вздутыми на поясницах
рубахами;
Клыкастый и рыжий конюх искупил
все свои грехи, настоящие
и будущие,
Когда распродал все, что имел, и
пошел пешком, чтобы заплатить
адвокатам, защищающим брата его,
и сидел рядом с ним,
пока того судили за подлог,
И быку и букашке еще не молились,
как нужно,
Никому и не снилось, как
восхитительны грязь и навоз.
Сверхъестественное - не такое уж
чудо, я сам жду, чтобы
пришло мое время, когда я
сделаюсь одним из богов,
Уже близится день для меня, когда я
стану творить чудеса
не хуже, чем наилучшее из них.
Клянусь жизнью! Я сделаюсь вскоре
творцом всего мира,
Уже и сейчас полагая себя в лоно
теней, которые таятся в засаде.