сражений,
Я слышу, как звенят их голоса сквозь
грохот обвалов,
Их мускулистые ноги несут их в
целости над обугленной дранкой,
их белые лбы невредимы средь
пламени;
Жене машиниста с младенцем у
сосков я молюсь о каждом, кто
родился на свет,
Рядом свистят три косы на покосе в
руках у дородных ангелов
со вздутыми на поясницах
рубахами;
Клыкастый и рыжий конюх искупил
все свои грехи, настоящие
и будущие,
Когда распродал все, что имел, и
пошел пешком, чтобы заплатить
адвокатам, защищающим брата его,
и сидел рядом с ним,
пока того судили за подлог,
И быку и букашке еще не молились,
как нужно,
Никому и не снилось, как
восхитительны грязь и навоз.
Сверхъестественное - не такое уж
чудо, я сам жду, чтобы
пришло мое время, когда я
сделаюсь одним из богов,
Уже близится день для меня, когда я
стану творить чудеса
не хуже, чем наилучшее из них.
Клянусь жизнью! Я сделаюсь вскоре
творцом всего мира,
Уже и сейчас полагая себя в лоно
теней, которые таятся в засаде.
<>
42
<>
Чей-то призыв из толпы,
Мой собственный голос, звонкий,
решительный, зычный.
Придите, мои дети,
Придите, мои мальчики и девочки,
мои женщины, мои
домочадцы и близкие,
Органист уже разжигает свой пыл,
он уже сыграл прелюдию.
Легкие и бойкие аккорды, я чувствую
гул ваших взлетов.
Голову мою так и завертело на шее,
Волнами катится музыка, но не из
органа она,
Люди окружают меня, но они не мои
домочадцы.
Вечно твердая, неоседающая почва,
Вечно те, что едят и пьют, вечно
солнце то вверх, то вниз, вечно
воздух, вечно неустанные приливы-
отливы.
Вечно я сам и все прочие люди,
непостижимые, порочные, живые,
Вечно старый, неизъяснимый вопрос,
вечно этот палец с занозой,
Вечно назойливый гик "улю-лю!" -
покуда мы не отыщем,
где скрылся хитрец, и не вытащим
его на расправу,
Вечно любовь, вечно всхлипывающая
влага жизни,
Вечно повязка под нижнею
челюстью, вечно стол, на котором
покойник.
Блуждают то там, то здесь, а глаза
прикрыты медяками.
Чтобы голодное брюхо насытить,
щедро черпают ложкой мозги,
Покупают билеты на праздник, но
на праздник не попадают
ни разу,
Большинство пашет, молотит,
обливается потом и мякину
получает за труд,
А меньшинство, не трудясь, богатеет и
требует пшеницу для себя.
Это - город, и я - гражданин,
Что занимает других, то занимает
меня, - политика, войны,
рынки, газеты и школы,
Мэр, заседания, банки, тарифы,
пароходы, заводы, акции,
недвижимости, движимости.
Малютки-человечки во множестве
прыгают там и здесь
в хвостатых пиджачках, в
воротничках,
Кто они, я знаю хорошо (нет, они не
черви и не блохи),
Я признаю в них моих двойников,
самый пошлый и самый
ничтожный так же бессмертен, как
я,
То, что я делаю и что говорю, то же
самое ждет и их,
Всякая мысль, что бьется во мне,
бьется точно так же и в них.
Я слишком много говорю о себе,
Эти мои строки всеядны, но других я
не должен писать,
Каждого, кто бы он ни был, я хочу
заполнить собой целиком.
Не рутинные фразы - эта песня моя,
Но внезапно задать вопрос, прыгнуть
далеко за предел,
и все-таки привести еще ближе;
Что эта печатная и переплетенная
книга, как не наборщик
и типографский мальчишка?
И что эти удачные фотографии, как
не ваша жена или друг
в ваших объятьях, таких нежных и
крепких,
И что этот черный корабль, обитый
железом, и его могучие
орудия в башнях, как не храбрость
капитана и машинистов?
А посуда, и мебель, и угощение в
домах
- что они, как не хозяин
и хозяйка и взгляды их глаз?
И небо там, наверху - оно же и здесь,
и над домом соседа,
и над домами напротив,
И что такое святые и мудрые, о
которых мы читаем в истории,
как не ты сам?
И что такое проповеди, богословие,
религии, как не бездонный
человеческий мозг?
И что есть разум? и что есть любовь?
и что есть жизнь?
<>
43
<>
Я не отвергаю вас, священники всех
времен и народов,
Величайшая вера - моя, и самая малая
- моя,
Я вмещаю древнюю религию, и
новую, и те, что между древней
и новой,
Я верю, что я снова приду на землю
через пять тысяч лет,
Я ожидаю ответа оракулов, я чту
богов, я кланяюсь солнцу,
Я делаю себе фетиша из первого
камня или пня, я шаманствую
палками в волшебном кругу
амулета,
Я помогаю ламе или брамину, когда
тот поправляет светильник
перед кумиром,
В фаллическом шествии я танцую на
улицах, я одержимый
гимнософист, суровый, в дебрях
лесов,
Я пью из черепа дикий мед, я чту
Веды, я держусь Корана,
Я вхожу в теокалли в пятнах крови от
ножа и камня, я бью
в барабан из змеиной кожи,
Я принимаю Евангелие, принимаю
того, кто был распят,
я наверное знаю, что он божество,
Я стою всю мессу на коленях, я
пуританин, я встаю для
молитвы или недвижно сижу на
церковной скамье,
С пеной у рта, исступленный, я бьюсь
в припадке безумия или
сижу мертвецом и жду, чтобы дух
мой воспрянул,
Я смотрю вперед на мостовую, на
землю или в сторону
от мостовой и земли,
Я из тех, что вращают колеса колес.
Один из этой центростремительной и
центробежной толпы,
я говорю, как говорит человек,
оставляющий друзьям
поручения, перед тем как
отправиться в путь.
Упавшие духом, одинокие и мрачные
скептики,
Легкомысленные, унылые, злые
безбожники,
Я знаю каждого из вас, я знаю море
сомнения, тоски, неверия,
отчаяния, муки.
Как плещутся камбалы!
Как они бьются, быстро, как молния,
содрогаясь и брызгая
кровью!
Будьте спокойны, угрюмцы и
окровавленные маловерные
камбалы,
Я ваш, я с вами, как и со всеми
другими,
У вас, у меня, у всех нас было равное
прошлое,
И вас, и меня, и всех ждет равное
будущее.
Я не знаю, каково наше будущее,
Но я знаю, что оно в свой черед
окажется вполне подходящим
и что оно непременно придет.
Оно уготовано всем: и тому, кто
проходит мимо, и тому, кто
стоит, оно не обойдет никого.
Оно суждено и тому молодому
мужчине, который умер и
похоронен на кладбище,
И той молодой женщине, которая
умерла и погребена рядом
с ним,
И тому ребенку, который глянул на
миг из-за двери и скрылся
за нею навеки,
И тому старику, что прожил без
цели и смысла и теперь
томится в тоске, которая горче,
чем желчь,
И тому несчастному, что лежит в
богадельне, изъеденный
скверной болезнью от
разнузданной жизни и пьянства,
И бесчисленным убитым и
погибшим, и диким кобу,
именуемым навозом человечества,
И простейшим амебам, которые
просто плывут по воде
с открытыми ртами, чтобы пища
вливалась им в рот,
И всякому предмету на земле или в
древнейших могилах
земли,
И всему, что в мириадах планет, и
мириадам мириад, которые
обитают на них,
И настоящему, и самой малой
соломинке.
<>
44
<>