"Многих женщин и многих мужчин
я любил, но тебя я люблю
больше всех".
Долго я мешкал вдали от тебя,
долго я был как немой,
Мне бы давно поспешить к тебе,
Мне бы только о тебе и твердить,
тебя одного воспевать.
Я покину все, я пойду и создам
гимны тебе,
Никто не понял тебя, я один
понимаю тебя,
Никто не был справедлив к тебе,
ты и сам не был справедлив
к себе,
Все находили изъяны в тебе, я один
не вижу изъянов в тебе,
Все требовали от тебя послушания,
я один не требую его от тебя.
Я один не ставлю над тобою ни
господина, ни бога: над тобою
лишь тот, кто таится в тебе
самом.
Живописцы писали кишащие
толпы людей и меж ними одного -
посредине,
И одна только голова была в
золотом ореоле,
Я же пишу мириады голов, и все до
одной в золотых ореолах,
От руки моей льется сиянье, от
мужских и от женских голов
вечно исходит оно.
Сколько песен я мог бы пропеть о
твоих величавых и славных
делах,
Как ты велик, ты не знаешь и сам,
проспал ты себя самого,
Как будто веки твои опущены были
всю жизнь,
И все, что ты делал, для тебя
обернулось насмешкой.
(Твои барыши, и молитвы, и знанья
- чем обернулись они?)
Но посмешище это - не ты,
Там, в глубине, под спудом
затаился ты, настоящий.
И я вижу тебя там, где никто не
увидит тебя,
Пусть молчанье, и ночь, и
привычные будни, и конторка,
и дерзкий твой взгляд
скрывают тебя от других и от самого
себя, - от меня они не скроют
тебя,
бритые щеки, нечистая кожа,
бегающий, уклончивый взгляд
пусть с толку сбивают других -
но меня не собьют,
Пошлый наряд, безобразную позу,
и пьянство, и жадность,
и раннюю смерть - я все
отметаю прочь.
Ни у кого нет таких дарований,
которых бы не было и у тебя
Ни такой красоты, ни такой
доброты, какие есть у тебя,
Ни дерзанья такого, ни терпенья
такого, какие есть у тебя.
И какие других наслаждения ждут,
такие же ждут и тебя.
Никому ничего я не дам, если
столько же не дам и тебе,
Никого, даже бога, я песней моей
не прославлю, пока
не прославлю тебя.
Кто бы ты ни был! иди напролом и
требуй!
Эта пышность Востока и Запада -
безделица рядом с тобой,
Эти равнины безмерные и эти реки
безбрежные - безмерно
безбрежен и ты, как они,
Эти неистовства, бури, стихии,
иллюзии смерти - ты тот,
кто над ними владыка,
Ты по праву владыка над
природой, над болью, над страстью,
над каждой стихией, над
смертью.
Путы спадают с лодыжек твоих, и
ты видишь, что все хорошо
Стар или молод, мужчина или
женщина, грубый, отверженный
низкий, твое основное и главное
громко провозглашает себя
Через рожденье и жизнь, через
смерть и могилу, - все тут
ничего не забыто! -
Через гнев, утраты, честолюбье,
невежество, скуку твое Я
пробивает свой путь.
ФРАНЦИЯ
(18-й год наших Штатов)
Великое время и место,
Резкий, пронзительный крик
новорожденного, который так
волнует материнское сердце.
Я бродил по берегу Атлантического
океана
И услышал над волнами детский
голос,
Я увидел чудесного младенца, он
проснулся с жалобным плачем.
от рева пушек, от криков,
проклятий, грохота рушившихся
зданий.
Но я не устрашился ни крови,
струящейся по канавам, ни трупов,
то брошенных, то собранных в
кучи, то увозимых в телегах,
Не отчаялся при виде разгула
смерти, не убоялся ни ружейной
пальбы, ни канонады.
Бледный, в суровом молчании, что
мог я сказать об этом взрыве
давнего гнева?
Мог я желать, чтоб человек был
иным?
Мог я желать, чтоб народ был из
дерева или из камня?
Чтобы не было справедливого
воздаяния времен и судьбы?
О Свобода! Подруга моя!
Здесь тоже патроны, картечь и топор
припрятаны до грядущего
часа,
Здесь тоже долго подавляемое
нельзя задушить,
Здесь тоже могут восстать наконец,
убивая и руша,
Здесь тоже могут собрать недоимки
возмездья.
Потому я шлю этот привет через
море
И не отрекаюсь от этих страшных
родов и кровавых крестин,
Но, вспомнив тоненький плач над
волнами, буду ждать
терпеливо, с надеждой,
И отныне, задумчивый, но
убежденный, я сохраню это великое
наследство для всех стран мира.
С любовью обращаю эти слова к
Парижу,
Где, надеюсь, найдутся певцы, что
поймут их,
Ведь должна быть жива во Франции
музыка тех лет.
О, я слышу, как настраивают
инструменты, скоро звук их
заглушит враждебные голоса,
Я надеюсь, что ветер с востока
принесет к нам торжественный
марш свободы.
Он достигнет сюда, и, от радости
обезумев,
Я побегу перелагать его в слова,
воздать ему славу, -
И еще пропою тебе песню, подруга
моя.
ГОД МЕТЕОРОВ
(1859-1860)
Год метеоров! Зловещий год!
Закрепить бы в словах иные из
твоих деяний и знамений,
Воспеть бы твои девятнадцатые
президентские выборы,
Воспеть бы высокого седого
старика,
взошедшего на эшафот в
Виргинии.
(Я был совсем рядом, молчал, сжав
зубы, наблюдал,
Я стоял возле тебя, старик, когда
спокойно и равнодушно,
дрожа только от старости и
незаживших ран, ты взошел
на эшафот.)
Воспеть бы, не жалея слов, твои
отчеты о всеобщей переписи.
Таблицы населения и
производства, воспеть бы твои корабли
и грузы,
Гордые черные корабли,
прибывающие в Манхаттен,
Одни набитые иммигрантами,
другие, те, что идут с перешейка, -
золотом,
Спеть бы обо всем этом,
приветствовать всех, кто сюда прибывав
Воспеть бы и вас, прекрасный
юноша! Приветствую вас, юный
английский принц!
(Помните, как вздымались валы
манхаттенских толп, когда
проезжали с кортежем из пэров?
Я тоже был в толпе, преданный вам
всем сердцем.)
Не забуду воспеть чудо, корабль,
входящий в мой залив.
Четкий и величавый "Грейт
Истерн" плыл по моему заливу,
в нем было шестьсот футов,
Он входил в гавань, окруженный
мириадами лодок, и я не забуду
его воспеть;
Не забуду комету, что нежданно
явилась с севера, полыхая
в небесах,
Не забуду странную, бесконечную
процессию метеоров,
ослепляющую и в то же время
видимую совершенно
отчетливо.
(Миг, только миг она несла над
головами клубы неземного огня,
Потом удалилась, канула в ночь и
пропала.)
Воспеваю это порывистыми, как и
все это, словами - хочу, чтобы
этим сиянием сияли гимны,
Твои гимны, о год, крапленный
злом и добром, - год зловещих
предзнаменований!
Год комет и метеоров, преходящих
и странных, - ведь и здесь,
на земле, есть такой же
преходящий и странный!
И я пересекаю ваши рои и скоро
кану в ночь и пропаду; в конце
концов эта песня
И я сам только один из твоих
метеоров!
ИЗ ЦИКЛА "МОРСКИЕ ТЕЧЕНИЯ"
ИЗ КОЛЫБЕЛИ, ВЕЧНО
БАЮКАВШЕЙ
Из колыбели, вечно баюкавшей,
Из трели дроздов, подобной музыке
ткацкого челнока,
Из темной сентябрьской полночи,
Над бесплодными песками и полем,
по которым бродил одинокий
ребенок, босой, с головой