мое сердце и не хочет
отпустить его на волю.
<>
3
<>
На ферме, во дворе, пред старым
домом, у забора, беленного
известью,
Выросла высокая сирень с
сердцевидными ярко-зелеными
листьями,
С мириадами нежных цветков, с
сильным запахом, который
мне люб,
И каждый листок есть чудо; и от
этого куста во дворе,
С цветками такой нежной окраски, с
сердцевидными
ярко-зелеными листьями,
Я ветку, всю в цвету, отломил.
<>
4
<>
Вдали, на пустынном болоте,
Притаилась пугливая птица и поет-
распевает песню.
Дрозд одинокий,
Отшельник, в стороне от людских
поселений.
Поет песню, один-одинешенек, -
Песню кровоточащего горла,
Песню жизни, куда изливается
смерть. (Ибо хорошо, милый
брат, я знаю,
Что, если бы тебе не дано было
петь, ты, наверное, умер бы.)
<>
5
<>
По широкой груди весны, над
страною, среди городов,
Между изгородей, сквозь вековые
чащи, где недавно из-под земли
пробивались фиалки - крапинки
на серой
прошлогодней листве,
Проходя по тропинкам, где справа и
слева полевая трава,
проходя бесконечной травой,
Мимо желтых стеблей пшеницы,
воскресшей из-под савана
в темно-бурых полях,
Мимо садов, мимо яблонь, что в
розовом и в белом цвету,
Неся мертвое тело туда, где оно
ляжет в могилу,
День и ночь путешествует гроб.
<>
6
<>
Гроб проходит по тропинкам и
улицам,
Через день, через ночь в большой
туче, от которой чернеет
земля,
В великолепии полуразвернутых
флагов, среди укутанных
в черный креп городов,
Среди штатов, что стоят, словно
женщины, облаченные
в траур;
И длинные процессии вьются за
ним, и горят светильники
ночи,
Несчетные факелы среди
молчаливого моря лиц и обнаженных
голов,
И ждет его каждый поселок, и гроб
прибывает туда, и всюду
угрюмые лица,
И панихиды всю ночь напролет, и
несется тысячеголосое могучее
пение,
И плачущие голоса панихид льются
дождем вокруг гроба,
И тускло освещенные церкви, и
содрогающиеся от горя
органы, - так совершаешь ты путь
С неумолчным перезвоном
колоколов погребальных,
И здесь, где ты так неспешно
проходишь, о гроб,
Я даю тебе ветку сирени.
<>
7
<>
(Не только тебе, не тебе одному, -
Цветы и зеленые ветки я всем
приношу гробам,
Ибо свежую, как утро, хотел бы
пропеть я песню тебе, о светлая
и священная смерть!
Всю тебя букетами роз,
О смерть, всю тебя покрываю я
розами и ранними лилиями,
Но больше всего сиренью, которая
цветет раньше всех,
Я полной охапкой несу их тебе,
чтобы высыпать их на тебя, -
На тебя и на все твои гробы, о
смерть.}
<>
8
<>
О плывущая в западном небе звезда,
Теперь я знаю, что таилось в тебе,
когда месяц назад
Я шел сквозь молчаливую
прозрачную ночь,
Когда я видел, что ты хочешь мне
что-то сказать, ночь
за ночью склоняясь ко мне,
Все ниже поникая с небес, как бы
спускаясь ко мне (а все
прочие звезды глядели на нас),
Когда торжественной ночью мы
блуждали с тобою (ибо что-то
не давало мне спать),
Когда ночь приближалась к
рассвету и я глядел на край неба,
на запад, и увидел, что вся ты в
истоме тоски,
Когда прохладною прозрачною
ночью я стоял на взгорье,
обвеваемый бризом,
И смотрел, где прошла ты и куда ты
ушла в ночной черноте,
Когда моя душа, вся в тревоге, в
обиде, покатилась вслед за
тобою, за печальной звездой,
Что канула в ночь и пропала.
<>
9
<>
Пой же, пой на болоте,
О певец, застенчивый и нежный, я
слышу твою песню, твой
призыв,
Я слышу, я скоро приду, я понимаю
тебя,
Но я должен помедлить минуту,
ибо лучистая звезда задержала
меня,
Звезда, мой уходящий товарищ,
держит и не пускает меня.
<>
10
<>
О, как я спою песню для мертвого,
кого я любил?
И как я спою мою песню для
милой широкой души, что ушла?
И какие благовония принесу на
могилу любимого?
Морские ветры с Востока и Запада,
Дующие с Восточного моря и с
Западного, покуда не встретятся
в прериях, -
Эти ветры - дыхание песни моей,
Их благовоние я принесу на могилу
любимого.
<>
11
<>
О, что я повешу на стенах его
храмины?
Чем украшу я мавзолей, где
погребен мой любимый?
Картинами ранней весны, и домов, и
ферм,
Закатным вечером Четвертого
месяца, серым дымом,
светозарным и ярким,
Потоками желтого золота
великолепного, лениво заходящего
солнца,
Свежей сладкой травой под
ногами, бледно-зелеными листьями
щедрых дерев,
Текучей глазурью реки - ее грудью,
кое-где исцарапанной
набегающим ветром,
Грядою холмов на речных берегах
с пятнами теней и с большим
изобилием линий на фоне небес,
И чтобы тут же, поблизости, - город
с грудой домов,
со множеством труб дымовых,
И чтобы бурлила в нем жизнь, и
были бы мастерские, и рабочие
шли бы с работы домой.
<>
12
<>
Вот тело и душа - моя страна,
Мой Манхаттен, шпили домов,
искристые и торопливые воды,
корабли,
Разнообразная широкая земля, Юг и
Север в сиянии,
берега Огайо, и сверкающая, как
пламя, Миссури,
И бесконечные вечные прерии,
покрытые травой и маисом.
Вот самое отличное солнце, такое
спокойное, гордое,
Вот лилово-красное утро с еле
ощутимыми бризами,
Безграничное сияние, мягкое,
постепенно растущее,
Чудо, разлитое повсюду,
омывающее всех, завершительный
полдень,
Сладостный близкий вечер,
желанная ночь и звезды,
Что сияют над моими городами,
обнимая человека и землю.
<>
13
<>
Пой же, пой, серо-бурая птица,
Пой из пустынных болот, лей
песню с укромных кустов,
Бесконечную песню из сумерек
лей, оттуда, где ельник и кедр.
Пой, мой любимейший брат,
щебечи свою свирельную песню,
Человеческую громкую песню,
звучащую безмерной тоской.
О звенящий, и свободный, и
нежный!
О дикий, освобождающий душу
мою, о чудотворный певец,
Я слушаю тебя одного, но звезда
еще держит меня (и все же
она скоро уйдет),
Но сирень с властительным запахом
держит меня.
<>
14
<>
Пока я сидел среди дня и смотрел
пред собою,
Смотрел в светлый вечереющий
день с его весенними нивами,
с фермами, готовящими свой
урожай,
В широком безотчетном пейзаже
страны моей, с лесами,
с озерами,
В этой воздушной неземной красоте
(после буйных ветров
и шквалов),
Под аркою неба предвечерней
поры, которая так скоро проходит,
с голосами детей и женщин,
Я видел неугомонные приливы-
отливы морей, я видел корабли
под парусами,
И близилось богатое лето, и все
поля были в хлопотливой
работе,
И бесчисленны были людские дома,
и в каждом доме была своя -
жизнь,
И вскипала кипучесть улиц, и
замкнуты были в себе города, -
и вот в это самое время,
Обрушившись на всех и на все,
окутав и меня своей тенью,
Надвинулась туча, длинный и
черный плащ,
И мне открылась смерть и
священная сущность ее.
И это знание сущности смерти
шагает теперь рядом со мною
с одной стороны,
И эта мысль о смерти шагает рядом
с другой стороны,
И я - посредине, как гуляют с
друзьями, взяв за руки их, как
друзей,
Я бегу к бессловесной, таящейся, все
принимающей ночи,
Вниз, к морским берегам, по
тропинке у болота во мраке,
К темным торжественным кедрам и к
молчаливым елям,
зловещим, как призраки.
И певец, такой робкий со всеми, не
отвергает меня,
Серо-бурая птица принимает нас,
трех друзей,
И поет славословие смерти, песню
о том, кто мне дорог.
Из глубоких, неприступных
тайников,
От ароматных кедров и елей, таких
молчаливых, зловещих, как
призраки,
Несется радостное пение птицы.
И чарующая песня восхищает меня,
Когда я держу, словно за руки, обоих
ночных товарищей,
И голос моей души поет заодно с
этой птицей.