— До дома подбросить?
— Не надо, я сам.
Ваймак обернулся к Кевину.
— Ждите меня в машине.
Кевин собрался бумаги и соскользнул со своего насеста. Эндрю, стоявший за дверью, покинул раздевалку вместе с ним. После того как они удалились, Ваймак посмотрел на Нила со всей серьезностью.
— Хочешь, мы побеседуем с твоими родителями? — предложил он.
— Не надо, я сам, — снова сказал Нил.
Следующий вопрос прозвучал с убийственной прямолинейностью.
— Родители тебя бьют?
Нил уставился на него в полнейшем недоумении. Это прозвучало настолько бестактно и во всех отношениях грубо, что не стоило и пытаться ответить. Ваймак, очевидно, это понял и сразу продолжил:
— Давай-ка все проясним. Я спрашиваю об этом не просто так. Тренер Эрнандес подозревает, что несколько раз в неделю ты ночуешь здесь. Он думает, у тебя дома не все ладно, поскольку ты не уходишь вместе со всеми и не позволяешь никому встретиться с родителями. Поэтому он и написал про тебя — решил, что ты мне подойдешь. Понимаешь, да? Тебе известно, каких ребят я отбираю в команду. Не знаю, прав ли Эрнандес в своих догадках, но что-то мне подсказывает, что он недалек от истины. В любом случае, раздевалку на лето закроют. Если у тебя проблемы с родителями, мы можем устроить твой переезд в Южную Каролину пораньше.
— В смысле? — не понял Нил.
— Эндрю с братьями на каникулах остаются в городе. Они живут у Эбби, нашего командного медика. Лишнего места у нее нет, но в июне открывается общежитие, а до тех пор можешь перекантоваться у меня. Квартирка, конечно, тесная, зато есть диван — на нем всяко мягче, чем на голой земле. Скажем, что ты на испытательном сроке. Половина поверит, половина — нет, но это и неважно. В «Лисы» кого зря не берут, и всем понятно, что, будь ты посредственностью, мы бы с тобой не связывались. Подробности твоей жизни меня не касаются, а сам я не стану приставать к тебе расспросами и, уж поверь, не стану трепаться.
Обрести голос Нилу удалось лишь со второй попытки:
— Зачем это вам?
Ваймак с минуту молчал.
— Думаешь, я сколотил эту команду ради пиара? Нет. Просто я готов дать человеку второй шанс. Второй, третий, четвертый, да хоть двадцатый — главное, на один больше, чем тебе дадут все остальные.
Нил не раз слышал, что Ваймака считают чокнутым идеалистом, однако, слушая его, сложно было не поверить в его искренность. В душе Нила недоверие смешивалось с презрением. В голове не укладывалось, зачем Ваймак снова и снова добровольно обрекает себя на разочарование. На его месте Нил давным-давно бы отказался от «Лисов».
Выждав короткую паузу, Ваймак спросил:
— Так с родителями все-таки проблемы?
Нил понимал, что рискует, но соблазн пересилил. Кивнув, он испытал болезненный укол, однако еще острее его кольнула усталость, проступившая во взгляде Ваймака. Это не было жалостью, которую Нил порой улавливал в глазах Эрнандеса; Ваймак словно бы понимал, что значит быть Нилом, какой ценой он каждый день заставляет себя вставать и двигаться дальше. Вряд ли Ваймак хотя бы отдаленно представлял себе его жизнь, но от других Нил не получал даже такой малости. Ему пришлось отвернуться.
— Твой тренер сказал, выпускной у вас назначен на одиннадцатое мая, — наконец прервал молчание Ваймак. — В пятницу, двенадцатого, я пришлю кого-нибудь встретить тебя в аэропорту.
Нил едва не брякнул, что ни на что не соглашался, но слова застряли у него в горле: он вдруг осознал, что все решено.
— Оставь бумаги у себя. — Ваймак снова протянул ему папку, и на этот раз Нил ее взял. — В понедельник тренер Эрнандес вышлет мне подписанные копии факсом. Добро пожаловать в команду.
Тут полагалось бы сказать «спасибо», однако Нил не смог выдавить из себя себя ни звука и продолжал сверлить взглядом пол. Ваймак не стал дожидаться ответа и пошел искать Эрнандеса.
Задняя дверь с лязгом захлопнулась. Нервы у Нила сдали. Он метнулся к туалету и едва успел влететь в кабинку, прежде чем его вывернуло наизнанку, хотя желудок был пуст.
Мать бы просто взбесилась, если бы узнала, что он наделал. Память о том, как он драла его за волосы, была еще свежа. Столько лет они скрывались, переезжая с места на место, и вот теперь, благодаря Нилу, все их труды пойдут насмарку. Он знал: мать ему этого не простила, — и потому грудь стягивало обручем еще сильнее.
— Прости меня, — шептал он, давясь и кашляя, — прости, прости.
Спотыкаясь, Нил добрел до раковины. Прополоскав рот, поднял глаза на свое отражение в зеркале. Черные волосы, карие глаза — обычная, заурядная внешность; в толпе не заметят, не запомнят. Именно этого он и добивался, но сработает ли маскировка против репортерских фотокамер? Слегка поморщившись, он склонился ближе к зеркалу и оттянул несколько прядей. Убедился, что светлые корни пока не отросли, облегченно выдохнул и подался назад.