— Эт как! Куда ж они делись? — удивился Другой Ханс.
— Драконицы были меньше и слабее… их первыми перебили, — Хельмут доел фасоль и скреб теперь ложкой по стенкам миски. — Ну, а с последней драконицей вообще ерунда стряслась. Вы сказку про нее не слышали разве?
Компания дружно помотала головами.
— Последнюю драконицу звали Тельма, и она умела обращаться в человека… — Хельмут отложил ложку и оперся локтями о стол.
— Матерь святая! — ошалело воскликнул Ханс. — Это что ж, они все так умеют?
— Не перебивай, — сердито ответил ему Хельмут, — не все. Но некоторые умеют. Иногда когда сами хотят, иногда — когда опасность или еще напасть какая. Некоторые так вообще во сне туда-сюда меняются, особенно молодые. Чем дракон старше, тем лучше он контролирует свои превращения. С Тельмой же случилось вот что… она полюбила человека. Обычного человека — дворянина, с деньгами и собственным замком, но человека. Не дракона. Хотя любой дракон все сокровища мира был бы готов отдать, лишь бы стать ее избранником. Тельма очень хотела выйти замуж за этого человека, но ее любимый не ведал про то, что прекрасная девушка, которую он встретил в роще, и бронзовый дракон, который летает над его владениями и ворует у крестьян коз — одно и то же. Тельма поначалу ему не сказала, а потом уже стало поздно, она просто боялась признаться. Тогда Тельма обманом вызнала у одного из своих друзей-драконов секрет, который ящеры оберегали не только от людей, но и от сородичей. И ей рассказали про лисью рукавичку. Это цветок такой, лесной. Ядовитый — если человеку его съесть. А ежели съест дракон, то некоторое время после этого не может сменить облик — ни по собственной воле, ни случайно. Тельма обрадовалась, собрала лисьей рукавички и сделала себе настойку. И в конце концов вышла замуж за своего суженого, который так и не ведал, что его невеста — дракон…
— Но однажды забыла выпить настойку, — рассеянно сказала Эльза, — и превратилась в дракона. Прямо на супружеском ложе.
Ханс и Йорген заржали, Другой Ханс тоже заулыбался. Эльза непонимающе уставилась на них.
— Нет, — спокойно ответил Хельмут, — не превратилась. Лисья рукавичка ядовита, и для драконов тоже. Смотря сколько съесть. Однажды она просто не рассчитала дозу.
Смех стих, точно его ножом отрезали.
— Она… умерла? — тихо спросила Эльза.
Да.
— И что… больше не осталось никого-никого? Ни одной драконицы? — Другой Ханс аж подался вперед.
— Хм, — Хельмут задумался, — в сказках говорится, что за морем тоже живут драконы. Может, там и драконицы есть. Только ни один дракон море перелететь не в силах. И на корабле дракона представьте-ка!
— Вот так так! — растерянно произнес Другой Ханс. — Так их не убивать надо, может, а беречь? Они красивые вроде…
— Драконы — умные и очень опасные ублюдки, — Хельмут допил пиво. — Куда ж не убивать, когда они скот жрут, сукины дети?
Эльза провела пальцами по груди Хельмута.
— Шрамы.
Она была не так уж молода, и не так уж хороша собой. Бледно-голубые глаза, мраморная кожа, которую так легко обжигает солнце. Рыжие волосы — не того яркого медного оттенка, который по сердцу поэтам и художникам, а блекло-рыжие, как палая листва, уже потускневшая под дождем. Палая листва того злополучного сентября.
— Я убиваю чудовищ. Чудовища иногда против.
— Тебе их не жалко?
— Нет. Мне за это платят, и неплохо.
— Значит, эти следы оставил коготь дракона?
— Иди сюда. У меня для тебя есть другой дракон… без когтей.
Хельмут был благодарен Эльзе за то, что она была не слишком умна и догадлива. И за то, что одинаково привечала и его, Хельмута, и Йоргена, и обоих Хансов… За то, что не ревновала к призраку Евгении. И даже за то, что на самом деле ее совершенно не интересовала ни жизнь, ни душа Хельмута. За это — особенно.
Бог знает, что он мог ей рассказать, если бы она продолжила расспросы.
В Рошлиц въехали на закате. Уходящее солнце яркой киноварью выкрасило беленые стены домов, высокие остроконечные крыши, позолотило кованые флюгера, рассыпалось кровавыми искрами в тысячах оконных стекол. Город встречал их цветами на окнах, мощеной булыжником центральной улицей и спокойными неторопливыми разговорами. Рошлиц понравился Хельмуту. А розовые пики гор, встающих позади города, казались нарисованными на роскошной синей занавеси неба…
На въезде в город Хельмут распрощался с Йоргеном, получив от него несколько монет, положил меч на плечо и, насвистывая, двинулся своей дорогой.