И на душе было скверно. Нехорошо я поступил: мы с ним такими вещами занимались, а я… нет чтобы приласкать его немного… мямлил какую-то чушь… Да, ситуация сложилась, мягко говоря, нестандартная, но стоило бы подумать и о его чувствах. Хотя… «принять его», «пара на всю жизнь»… Он ведь лис, чёрт возьми, а я…
«А ты идиот», — сказал какой-то внутренний голос.
— Подожди! — окликнул я его, останавливаясь; дышалось тяжело. — Слишком… быстро… глубокий снег…
Лисёнок остановился на пригорке, покосился на меня, вильнул хвостом и спрыгнул куда-то за сугроб. Я постоял немного, потом собрался с силами и перелез на ту сторону. Кицуро, уже в человеческой форме, сидел на снегу, подобрав под себя ноги. Его уши недовольно ходили в разные стороны, хвост вился кольцами, отражая сотни искорок от налипшего на шерсть снега.
— Кицуро… — позвал я.
Он полуобернулся, одарил меня хмурым взглядом, по его глазам всё больше разливалась зелень.
— Это потому что я лис? — буркнул он. — Поэтому ты так себя ведёшь?
— Как я себя веду?
— Так… словно ты не рад мне.
— Я рад, — вполне искренне ответил я, — что с тобой всё в порядке. Но ты пойми… это же так… нереально! До сих пор не могу поверить в это… Как такое вообще возможно?
— Если у лиса раздваивается хвост, он сможет превращаться в человека, — тихо сказал Кицуро. — Только если очень-очень захочет. А я очень хотел. Чтобы вернуться к тебе. Ты бы принял меня?
— Как это: «принял»?
— Тебе не понравилось со мной? — Кицуро встал и повернулся ко мне, его ушки настороженно встали торчком.
— Да нет, понравилось, но… ты ведь… ты же ведь…
— Лис? — сумрачно докончил он. — Ты из-за этого так себя ведёшь? Из-за того что у меня хвост?
— Нет, из-за того что ты парень, — возразил я. — То, что ты лис, здесь почти ни при чём.
— А что такое «парень»?
— Хм… чтобы сложилась «пара», нужно быть разного пола, понимаешь? А хвост — это уже дело десятое.
— То есть хвост мой тебе всё-таки нравится? — Кицуро как будто пропустил мои объяснения мимо ушей, зацепившись лишь за ту часть фразы, которая казалась ему наиболее важной.
— Нравится, — сознался я. — Но ты пойми…
Фук! Он обхватил меня руками, потыкался носом в мою шею и подбородок и заявил:
— Значит, ты моя пара.
Вот и поговори с ним.
Постояв так немного, Кицуро отстранился, весело зажмурился и со словами: «Значит, ты меня примешь?» — превратился обратно в лиса и почти заплясал вокруг, высоко подпрыгивая и непременно стараясь лизнуть меня в нос. Сделав несколько кругов, лисёнок затрусил вперёд, то и дело оборачиваясь и подгоняя меня нетерпеливым, но задорным тявканьем. И часу не прошло, как он вывел меня к Ишикаве, и я порадовался, что выбрался из леса засветло: я наверняка замёрз бы даже в лисьей норе, ночной зимний лес — враждебен людям.
Кицуро превратился в человека, остановился в двух шагах от меня и улыбнулся одними лишь губами:
— Вот и пришли, теперь иди домой.
— А ты как же? — удивился я.
— Я должен вернуться обратно в лес, — возразил он и как-то зябко повёл плечами.
— Но с тобой всё будет в порядке? — обеспокоенно спросил я.
— Да. Теперь точно — да… раз ты сказал, что примешь меня. — И его лицо осветила счастливая улыбка.
Не говорил я этого, но разубедить его всё равно не получилось бы. Кицуро быстро метнулся ко мне, мазнул губами по моей щеке, в прыжке превратился в лиса и скрылся в лесу. Сердце у меня почему-то сжалось.
Когда я снова увижу тебя, лисёнок? И увижу ли снова? И почему я этого хочу?
Кто знает…
Весна
Как бы ни упрямилась зима, а всё равно ей пришёл конец. Весна наступила неожиданно, за несколько дней разогнав снега в звонкие ручьи и изукрасив ветки нежными почками, в любой момент готовыми распуститься. По земле ещё бродили отголоски холодов, но воздух становился теплее с каждым днём.
Я несколько раз возвращался в лес, но никак не мог найти того места, где встретил Кицуро. Как будто лес не хотел, чтобы мы снова встретились, и путал следы. Лисёнок тоже не появлялся.
Я вообще не знаю, зачем я часами бродил по лесу, прислушиваясь к его звукам. Чего я хотел? Может быть, убедиться, что произошедшее тогда не было странной, но сладкой галлюцинацией?
Март уже готовился встречать брата-апреля, а я тем днём забрёл в самую чащу — никогда в этой части леса не был — и, конечно же, заплутал. Отдалённо слышался шум воды, и я пошёл на него. Странно, Микку ничего не говорил о том, что здесь есть ручьи. Так как же далеко я забрался на этот раз? Деревья тут росли часто, перемежаясь с мелкими кустиками и зачаточным папоротником, терпко пахло хвоей и прошлогодними листьями. И ни следа вырубок или чего-то подобного!
Всё отчётливее слышался плеск воды и какое-то не то фырканье, не то сопение, какие издают дикие звери. Уж не медведь ли там? Брат ничего не говорил о медведях, но кто знает, что в действительности обитало в этих лесах! Я поёжился и с сомнением посмотрел на свою палку (я опирался на неё при ходьбе, потому что нога всё ещё побаливала): оружием назовёшь с большой натяжкой. Но любопытство пересилило осторожность: живых медведей никогда не видел, а может, меня и не заметит, если я тихонько на него взгляну. И я выглянул из кустов.
Лес здесь расступался, превращаясь в поросшую хвощом поляну, по которой весело журчал, поблескивая на солнце, широкий ручей (или речушка?). По колено в воде стоял лисёнок, закатав одежду почти до пояса, и старался поймать рыбу. Брызги летели во все стороны. Его это, по-видимому, веселило, и он фыркал и шипел на разные лады, то и дело вытирая локтем лицо. Хвост, уже порядочно промокший, болтался сзади, взвиваясь вверх (когда лисёнок запускал руку в воду) и поникая (когда становилось ясно, что попытка не удалась). Лисёнок так увлёкся, что ничего вокруг не замечал, и я тоже оставался незамеченным какое-то время.
Вдруг Кицуро замер, приложил ушки и шумно потянул носом воздух. Хвост его встопорщился, лицо на секунду стало тревожным, потом осветилось радостью, и лисёнок безошибочно повернулся в мою сторону. Да он просто меня почуял! Я и опомниться не успел, как уже лежал на земле, придавленный его гибким телом, а он тёрся носом о моё лицо и всё повторял моё имя.
— Ну что ты… — засмеялся я, стараясь уклониться. — Щекотно же…
— То-ку-ми, — повторил лисёнок, цепко обхватил меня руками за спину и замер.
По лицу его расплывалось полное умиротворение, как будто эти объятья — всё, что было ему нужно в жизни. Странное дело: я и сам почему-то чувствовал умиротворение, будто и мне нужно было то же самое. А всё прочее осталось где-то далеко-далеко…
Я погладил Кицуро по голове, задевая мохнатые ушки. Его хвост энергично вилял, а я заметил, что кончик ещё больше раздвоился и создавалось впечатление, что у лисёнка не один хвост, а целых два.
— Как ты здесь? — спросил я.
Лисёнок поскрёб ногтями по моей груди, довольно жмуря лукавые глаза.
— Соскучился… — пробормотал он, — по твоему запаху… по тебе…
Кицуро прильнул ко мне, жадно покусывая мои губы, и с досадливой гримаской потянул через голову бусы, запутавшиеся в волосах и мешавшие раздеваться. Я пытался что-то возразить, но… На его руках и талии я заметил свежие следы от укусов и воскликнул, трогая их:
— Что это? На тебя кто-то напал?
— Лисы… — Он беспечно отмахнулся. — Сейчас время выбирать пару, они были слишком настойчивы.
Мне эта фраза почему-то очень не понравилась. «Выбирать пару»? Кто-то попытался его…
— Но я ведь уже выбрал тебя. Так что без драки не обошлось.
Раньше мысль о подобном партнёрстве меня несколько нервировала, но почему-то сейчас это воспринималось как должное. Да и Кицуро всё дёргал меня за одежду, стараясь стянуть её, а это совсем не способствовало тому, чтобы мыслить трезво.