Вернулся Микку, привёз с собой ветеринара. В доме сразу же едко запахло лекарствами. Ветеринар разложил инструменты и занялся лисёнком, но прежде выдворил нас из комнаты, чтобы мы ему не мешали: Микку — неуёмным любопытством, а я — бесконечными встревоженными расспросами. Пришлось дожидаться. Брат всерьёз намеревался отправиться в «крестовый поход» за браконьерами.
— Сколько их было? — Микку возился с патронташем, пересчитывая патроны.
— Трое… или четверо… плохо помню… — Я сжал лоб. — Не езди один, позвони лесничим. Это были настоящие головорезы!
— Я тоже не пай-мальчик, — несколько сварливо отозвался брат. — Чтобы я позволил им бесчинствовать в моём лесу?! Да никогда такого не будет!
Вышел ветеринар, вытирая окровавленные руки полотенцем, и мы уставились на него, ожидая ответа на не заданный вопрос.
— Серьёзная рана, — покачал он головой, — животное потеряло много крови. Но, думаю, жить будет. Нужно только… — И он начал рассказывать, как ставить уколы и менять повязки.
А потом они вместе с Микку уехали.
Я зашёл в комнату. Кицуро лежал поперёк кровати, его бок был туго забинтован, на марле желтели следы йода и подсохшей крови. Но лисёнок был в сознании! Увидев меня, он слабо вильнул хвостом. Я сел рядом, погладил его по ушам:
— Ты поправишься, вот увидишь.
Кицуро подтянулся ко мне поближе, положил голову мне на колени. Мы просидели так несколько часов. Лисёнок то ли дремал, то ли был в бессознательном состоянии. Лисята в корзине тоже едва подавали признаки жизни: изредка фыркали и снова замирали.
Послышался звук подъезжающей машины, я переложил голову Кицуро на кровать и вышел брату навстречу. Он прошёл мимо меня в дом, налил полный стакан коньяка и залпом выпил, налил ещё один — и замер со стаканом в руке, лицо его исказилось, он едва не расплескал коньяк (так сильно задрожала рука) и кое-как допил и этот стакан.
— Что такое? — встревожился я. — На тебе лица нет! Ты нашёл браконьеров?
— Нашёл… — И он как-то странно засмеялся.
— Вытурил их?
— Я трупы их нашёл.
— Что?!
— Трупы… — Его передёрнуло. — Все четверо возле машины… пикап перевёрнут… Никогда этого не забуду!
— Чего не забудешь?
— На лицах… выражение такого… бесконечного ужаса, что… Ох, дай-ка я ещё выпью… — И он отпил прямо из бутылки.
Внутри стало нудно. Мне почему-то вспомнились слова лисёнка о проклятии: неужели оно существует и настигло их? Да нет, глупости! Перепугались просто, водитель не справился с управлением, вот пикап и перевернулся. Но чтобы все разом погибли… и почему они были возле машины, а не в кабине? Я сглотнул, и внутри стало ещё нуднее.
— Вызвал лесничих, они — полицию, — продолжал рассказывать Микку, — да что толку! Чёрт, и что там произошло на самом деле?!
Я отобрал у брата бутылку, в которой уже мало что осталось, и водворил его в спальню:
— Обычная автокатастрофа. Ложись, ты уже порядком набрался.
— Видел бы ты их, ты бы ещё не так набрался! — проскрипел из-под одеяла Микку.
Дня три Кицуро не приходил в себя, но состояние его было стабильно. Меня больше волновали лисята: они не ели и не пили, просто лежали в корзинке и таяли на глазах. Меня они боялись и не понимали, что я хочу помочь им. Как я ни уговаривал, они ничего не хотели брать из моих рук.
— Да вы же голодной смертью помрёте! — в сердцах воскликнул я, когда старший лисёнок больно цапнул меня за палец, отказываясь пить молоко.
Приезжали люди из полиции, расспрашивали о происшествии, но мы с Микку мало что могли им сообщить. Только, что нашли капканы, вызволили нескольких животных. Разумеется, о моей стычке с браконьерами я умолчал. В итоге все сошлись во мнении, что браконьеры попали в аварию, потому что торопились сбежать с места преступления, и дело было закрыто. Брат остался при своём мнении («Тут что-то нечисто!»), я благоразумно помалкивал.
Ночами мне не спалось. Я долго сидел возле Кицуро, слушая его тяжёлое дыхание. Если он не очнётся в ближайшее время, лисята умрут. И почему люди такие беспомощные, когда дело касается важных для них вещей?
Потом я ушёл к себе, лёг и уставился в потолок, чувствуя, что и сегодня не усну. Светильник потрескивал, тени дрожали на стенах, но мне было лень встать и выключить его. У двери почудился какой-то шорох. Я сел и прислушался. Лисята завозились в корзине (я перенёс их к себе в надежде приручить, как это было с Кицуро).
— Кто там? — на всякий случай спросил я, вглядываясь в темноту.
Тень легла поперёк комнаты. Это был Кицуро. Он привалился к стене, держась за бок, и слабо улыбался. Я подлетел к нему, подхватил его и прижал к себе. Он ткнулся лицом в моё плечо и глубоко вздохнул.
— Тебе ещё нельзя вставать!
— Со мной всё в порядке.
— Ничего не в порядке! — Я уложил Кицуро в свою кровать. — Тебе хуже станет, если будешь много двигаться.
— Мне станет лучше, если я буду рядом с тобой… — шёпотом возразил лисёнок, ухватываясь за мою руку и прижимаясь к ней щекой.
— Ладно, ладно… — Я прилёг рядом, погладил его по голове. — Очень болит?
— Терпимо… — Он фыркнул, его уши выстрелили из волос, щекоча мою ладонь.
— С лисятами проблема. Они долго не продержатся, — сообщил я.
— Почему? — рассеянно спросил Кицуро, ещё крепче прижимаясь ко мне.
— Еду не берут, кусаются… дошли совсем, одна шерсть!
— Они просто смущаются…
Кицуро приподнялся на локте и что-то тявкнул. Удивительно, но лисята тотчас ожили и через пару минут уже спали, подчистую съев всё, что было в миске. Лисёнок прилёг обратно, тихо застонал, поглаживая бок рукой.
— Давай я тебе укол сделаю? — предложил я. — Лекарство снимет боль.
— Лучше поцелуй меня. — И он подставил мне лицо.
«Видел бы это Микку, он бы с ума сошёл!» — подумал я, целуя лисёнка; он довольно наморщил нос и прянул ушами. Я снова погладил его по голове, а потом спросил (должен был спросить, иначе бы это мне до конца жизни не давало покоя):
— Кицуро, насчёт того… проклятия. Оно действительно существует?
— Существует, и я проклял людей, — спокойно подтвердил он.
— Но ведь и я человек.
— Ты не такой! Ты моя пара. Проклятие не коснётся тебя, ты мой… — Лисёнок потёрся о меня головой. — Те люди с большими палками заслужили смерть: они сделали мне больно, они хотели сделать плохо тебе… А ты не такой. Я люблю тебя.
— Чёрт, так они действительно умерли от проклятия… — пробормотал я, и мне стало жутковато.
Кицуро приподнялся и с тревогой посмотрел на меня:
— Но ты ведь не станешь бояться меня из-за этого? Я никогда-никогда не причиню тебе вреда!
— Знаю. — Я вплёл пальцы в его волосы.
— Лисы — хранители леса, лес даёт нам силу защищать его и себя, — едва слышно пробормотал лисёнок. — Я и тебя буду…
К утру Кицуро снова превратился в лиса, вероятно, чтобы не причинять мне лишних хлопот или потому что его оставили силы. Он свернулся клубком на моей кровати и уснул.
— Ты зачем его к себе в кровать притащил? — поразился заглянувший ко мне утром Микку. — А если у него блохи?
— Нет у него никаких блох, — рассердился я.
Лисёнок приоткрыл один глаз и как будто нахмурился.
— Он не хотел тебя обидеть, — сказал я, наклонившись к лисёнку и погладив его.
— Спятил! — фыркнул брат. — Смотри, как бы он тебя не цапнул!
Я, конечно, мог бы рассказать Микку о том, кто такой Кицуро, но он бы всё равно не поверил. К тому же мне не хотелось, чтобы кто-то ещё знал о лисёнке то, что знаю я. Эгоистично с моей стороны, но я ничего не мог с собой поделать.