— Сколько дней займет трансформация неизвестно, — говорил Кливерт, — поэтому, когда лисенок выпьет зелье, Матильда проводит вас в хижину.
— Я не оставлю сына, — с жаром парировала Анна.
— Тебе придется уйти, женщина, — с невозмутимым видом ответил ей Кливерт, — если ты желаешь добра своему сыну, ты уйдешь. Ты же не хочешь, чтобы из любви к тебе он застрял между мирами? — Он взял Анну за руку и пристально посмотрел ей в глаза, — Так надо… и тебе придется его отпустить. Пока ты это не сделаешь, он будет привязан к тебе стальным канатом. Он не сможет уйти дальше поворота… Пора разорвать пуповину. Это больно для тебя, ты мать, но через это надо пройти. Надо отпустить. Если хочешь ему добра. Пойми, там… он будет чувствовать твою боль, он не сможет уйти, а значит, не сможет вернуться. Только если отпустишь, он вернется к тебе, но ты его не узнаешь. Он больше не будет маленьким мальчиком. Пора… пора ему стать взрослым.
— Не волнуйся, мама, тебе, в самом деле, лучше уйти, — Ян подошел ближе и погладил мать по руке.
— А вот ты, — Кливерт загадочно посмотрел на Лэсли, — ты нам как раз понадобишься. Все это очень кстати… Очень хорошо…
— Что нужно делать?
— Подожди, еще не время. Я все объясню, позже… Матильда, дай мне кувшин с водой из Черного озера.
Матильда передала кувшин Кливерту. Анна обняла сына, слезы струились по ее лицу. Ян нежно погладил ее по щеке.
— Мама, не переживай. Я скоро, — сказал он.
— Время пришло, — сказал Кливерт.
Они вошли в светящуюся залу Храма с высокими сводчатыми потолками и полупрозрачными стенами. В центре Храма стоял алтарь, на котором сиял изумительной красоты аметист. Матильда подала Кливерту белый сверток. Он увел Яна в затвор, и через несколько минут они вышли оттуда, на лисенке был одет белый просторный балахон, который был слишком велик ему. Он выглядел в нем смешно и неуклюже.
— Ну как я вам, мам смотри, — Ян покрутился вокруг себя, растопырив руки и весело улыбаясь.
— Ну, прям малютка-приведение, — сказал Лэсли. Он старался шутить, чтобы хоть как-то разрядить обстановку.
Кливерт вышел вслед за Яном, он нес его одежду, которую и передал Анне, она схватила одежду, уткнулась в нее лицом и разрыдалась. Джон обнял ее за плечи.
— Матильда, Кубок, — скомандовал Кливерт. И рыжеволосая женщина с почтительным поклоном протянула ему старинную ритуальную чашу, сделанную из белого золота и перламутра. Чаша была украшена огромными сапфирами и жемчугом. Кливерт налил в нее воду из кувшина.
— Вода черного озера, — Кливерт поставил чашу на алтарь, и все увидели, как вода начала чернеть, она все темнела и темнела, пока, наконец, не превратилась в настоящие густые чернила. Тогда Кливерт снял со своего пальца кольцо и опустил в черную воду, говоря: «DEPOSUIT ANULUS REDITUM POTENTIA», — кольцо с шипением растворилось в воде.
— Что он сказал? — шепотом спросил Ян у стоящего рядом с ним Лэсли.
— Это на мертвом языке, я не знаю, Адель, что он сказал?
— Опускаю кольцо, возвращаю силу, — так же шепотом ответила Адель.
— Опускаю кольцо, возвращаю силу, — передал Лэсли.
— А-а-а… ясно, — сказал Ян, — они сейчас были похожи на школьников, играющих в «Изломанный телефон».
Кливерт поднял чашу над алтарем, произнося какие-то заклинания, потом он обернулся к Лэсли.
— Ты, брат, подойди сюда, — взгляд его был суров и сосредоточен. — Отвечай мне, только честно, как в последний миг твоей жизни отвечай: любишь ли ты брата своего?
— Да, конечно, люблю… — растерянно ответил тот.
— Любишь ли ты его так, чтобы отдать за него самое дорогое, что у тебя есть, самое желанное, то, за что ты, не раздумывая, отдал бы жизнь, то, чего жаждет твое сердце?
Лэсли никак не ожидал такого вопроса. Он удивленно посмотрел на всех: на мать, на отца, на Адель, на Яна… Тысячи мыслей пронеслись у него в голове за долю секунды. Он вспомнил, как спас Яна полгода назад на Муруджунской игле, тогда он готов был отдать за него все на свете… и сейчас готов… но… самое дорогое на свете для него сейчас, самое желанное… это же Адель… готов ли он отдать за брата — ее?
Тысячи сомнений взметнулись ввысь и закружились хороводом в его голове. Где эта правда? В чем она? На что он действительно готов? Что если он скажет «да», а это не будет правдой? Что случится тогда? А если он не готов, не готов пожертвовать любимой ради брата? Что будет? Лэсли растерянно смотрел на Адель, на Яна… и не понимал, что ему делать. Сомнения и стыд за возможность неправильного решения давили на него все сильнее.
— Не торопись, подумай, сейчас нам некуда спешить, — уже спокойнее сказал Кливерт, — мы будем здесь ровно столько, сколько понадобится, но каждое слово, каждое решение — необратимо. Именно сейчас мы выбираем путь. Каждый раз, совершая выбор, мы идем лишь по одной из двух дорог. Все зависит от выбора. Так что подумай, подумай хорошенько. Все кирпичики нашего выбора мы складываем в основание нового дома — тела этого мальчика. И от нас зависит, каким будет этот дом, сможет ли это тело пройти предстоящие ему испытания, выдержать все… Я отдал свои силы и знания, которые получил точно также в свое время. Теперь все сосредоточено в этой чаше. Ты в праве отдать ему то, что поддержит его в предстоящем испытании… Так что думай, юноша, от твоих слов многое зависит. Каждая жертва должна быть отдана добровольно! Только тогда она принесет свой плод, только так от нее будет польза.