И вот большая, длинная стрелка часов задрожала и прыгнула вверх, часы показывали полночь. Пора. Он пошел, семеня маленькими лапками, вытянув мордочку вперед. Завернув за угол, он обернулся, фонаря уже не было видно, — вздохнув о чем-то своем, он побрел вдоль старых, покосившихся домов.
Пройдя еще несколько кварталов, он осмотрелся, вглядываясь в темноту пустынных улиц. Как ему казалось, это должно было быть именно здесь, в самом центре стоявшего в руинах Мёртвого города. Это было особое место: пустынные кварталы брошенных в спешке домов, в которых вот уже несколько сотен лет не входило ни одно живое существо, не слышалась людская речь или детский смех.
Присмотревшись внимательнее, он заметил, что один из наметенных вдоль полуразрушенного дома сугробов как будто светится изнутри. Он подошел ближе.
— Вот ты их и нашел, — мысленно сказал Ян самому себе, — Теперь спокойствие, только спокойствие — подберемся еще поближе.
Прижавшись к земле, он пополз вдоль снежных намётов, и вскоре убедился, что светящийся изнутри сугроб — не игра его воображения — это светится маленькое полуподвальное окошечко, полностью занесенное снегом. Такие окна, наполовину скрытые под землей, часто встречаются среди заброшенных домов, то ли просевших в землю от старости, то ли занесенных илом и глиной всемирного потопа.
Когда-то давно, когда он был еще совсем маленьким, его отец рассказывал ему легенду о том, что всемирный потоп был вовсе не в какие-то стародавние времена, а совсем недавно, лет четыреста тому назад. А может это и не сказка была вовсе, а правдивая история, и его отец заранее готовил его к чему-то важному? «Сказка ложь, да в ней намек», — любил повторять он, — «Помни, мой мальчик, вещи не всегда таковы, какими они нам кажутся на первый взгляд. Смотри вглубь, смотри не глазами, а сердцем, и ты увидишь все сам!».
— Теперь я вижу, папа, — прошептал лисёнок.
Перекошенные временем развалины Мёртвого города были наполовину погребены под землёй, двери, ставни сорваны с петель, уцелели только просевшие от времени крыши. По всему было видно, что когда-то город постигло какое-то стихийное бедствие.
«Мёртвый город» — так называли заброшенный квартал на окраинах Сноутона — был забыт много веков назад, все живое покинуло этот район, как и почему — сейчас уже никто не помнил. Это была земля, ступить на которую не смел ни один человек, как будто над городом тяготело какое-то страшное проклятие. Люди просто ушли, бросив все. Никто не хотел жить в этом месте. Это была мёртвая земля, её обходили стороной, даже бродячие собаки побаивались этих гиблых мест. Тем подозрительнее было то, что в окне пустого полусгнившего дома горел свет.
Лисенок подошел к пятну света и стал усердно работать лапками, разгребая снег. Наконец, ему это удалось, и он заглянул в зияющую бездну пустого окна. Удивительная картина предстала его взору. В густой темноте едва мерцали тусклые огоньки свечей, плавали в воздухе клубы табачного дыма. В полумраке комнаты медленно и плавно двигались нечеткие тени в потертых старинных камзолах и рваных картузах на косматых, всклокоченных головах. Они возбужденно обсуждали что-то, склонившись над рассохшимся и потемневшим от времени столом.
Убедившись, что его не заметили, лисенок двинулся вдоль дома в поисках двери. Вскоре он нашел ее — покосившуюся от старости, висящую лишь на одной петле. Щели под дверью было достаточно для него, он просунул голову внутрь и осмотрелся: «Голова пролезла — все пролезет», — храбро сказал он самому себе и скрылся в дверном проеме.
Он поднимался по ветхим деревянным ступенькам, стараясь ступать как можно мягче, чтобы ни одна из старых, скрипучих досок не выдала его. На толстом слое пыли отпечатались следы маленьких лапок.
В темноте парадной он пробирался наощупь и вскоре уткнулся в тяжелую, на удивление крепко сколоченную дверь.
— Если попытаться открыть ее, она, чего доброго, заскрипит, — подумал он, привстал на задних лапках и приник одним глазом к замочной скважине.
Сначала он ничего не мог разобрать, так было в комнате темно и накурено, потом стал различать тени, плавно двигающиеся вокруг стола, на котором мерцали свечи в старинных канделябрах. Никто, казалась, не подозревал о присутствии незваного гостя, тени были чем-то сильно увлечены, в маленькой комнате разгорался горячий спор.
— Мы долго терпели унижение и боль, пора нам раз и навсегда с этим покончить! — прорычал чей-то грубый и резкий голос.
— Ты прав, Ларсон! И все, что нам нужно для этого — это камень, — отозвался из темноты какой-то неприятный, сдавленный писк.