В те годы, когда моя трилогия «Открытая книга» подверглась резким и организованным нападкам критики в печати, читательские письма неизменно поддерживали меня, помогая продолжать и закончить трилогию. Опираясь на эти письма, я и думать не думал бросить начатую книгу и приняться за другую, хотя новые замыслы уже мелькали в моих наскоро записанных размышлениях.
Словом, разновидностей писем очень много, и нет нужды в их подробном перечислении. Письма читателей — это всегда камертон общественного мнения, а камертон — это инструмент, по которому восстанавливается нормативное звучание эпохи. Чуткое читательское ухо быстро и легко различает фальшивые ноты как в литературе, так и в жизни.
Но, разумеется, больше всех других писем меня интересуют те, с которыми я не могу не считаться, то есть содержащие суждения, беспристрастно оценивающие достоинства и недостатки моих книг. Дело в том, что у нас, как это ни странно, в литературных кругах с каждым годом все меньше говорят о литературе — явление, полярно противоположное тому, что было характерно для литературной жизни двадцатых — тридцатых годов. На прошедшем в декабре 1985 года съезде писателей РСФСР почти никто не говорил о том, как писать. Вопросы искусства были не просто отодвинуты на задний план, о них не думали, не спорили, они не существовали. Кто-то из выступавших, прежде чем начать говорить о литературе, извинился перед слушателями за то, что он считает необходимым хотя бы мельком коснуться вопроса о литературном труде, то есть сказать несколько слов о специфике литературы как искусства. Это в полной мере относится и к частной жизни писателей. Не читая произведений друг друга, они уклоняются от того, что составляет, в сущности, цель и назначение их жизни. Это кажется странным, почти необъяснимым, но это непреложный факт.
Откуда взялось это молчание по поводу произведений друг друга? От боязни кого-то обидеть, от неуверенности, что нелестное мнение станет известно тому, кто его заслужил или не заслужил? Откуда это стремление к разобщенности, к одиночеству? Или я ошибаюсь, во всем виноват мой возраст? Нет. Я как раз встречаюсь с молодыми писателями, и мы много говорим о литературе. Они присылают мне свои произведения, просят совета, просят рекомендации для вступления в Союз писателей.
Впрочем, необходимо отметить, что не всегда о литературе молчат. Организованы чтения, связанные с наследием Федина, Тынянова, Пастернака, и на этих чтениях, по меньшей мере на Тыняновских, как раз говорят, главным образом, о литературе. И то, что произносится с кафедры, впоследствии проникает в печать или в виде статей о самих чтениях, или сборников, содержащих наиболее интересные и важные доклады. Но эти чтения все-таки принадлежат не собственно литературе, а истории и теории ее, а собственно о литературе пишут читатели в своих подчас проницательных и глубоких посланиях.
Я приведу здесь несколько моих ответов на письма читателей, которые можно разделить тематически. Часть из них относится к моей сказочной повести «Верлиока», другая — к истории работы над романом «Перед зеркалом», третья — к моему последнему роману «Наука расставания». Впрочем, это разделение весьма условно и схематично, так как многие читатели пишут сразу о нескольких книгах, причем иногда не только моих.
Я не упоминаю о том, что в продолжение сорока лет, прошедших с выхода в свет первого издания романа «Два капитана», я не перестаю отвечать на письма школьников и полярников, для которых этот роман, по-видимому, дорог и близок. Конечно, читатели этой книги не ограничиваются только школьниками и исследователями Арктики. Меня спрашивают, кто были прототипами моих героев, какими материалами и жизненными наблюдениями я воспользовался для работы над этой книгой, и т. д. Любимый вопрос молодых читателей касается дальнейшей судьбы героев романа, оставшейся за пределами книги. Это значит, что Катю и Саню воспринимают зачастую как реально существовавших или даже существующих людей.
Вопросы нравственной позиции литератора также глубоко интересуют моих читателей. Об этом говорит, в числе многих других примеров, в частности, моя короткая переписка с философом А. А. Матюшиным. С публикации этих писем, как наиболее содержательных, мне и хотелось бы начать.