Корни творчества Пушкина, Державина, Толстого, Некрасова, Горького и многих, многих великих и малых русских писателей не случайно восходят к древнейшим слоям русской литературы.
Приобщиться к древней русской литературе — великое счастье и великая радость.
Лежащая сейчас перед читателем книга доктора филологических наук Олега Викторовича Творогова, счастливо соединяющего в своем лице замечательного специалиста по древней русской литературе со специалистом по истории русского языка, дает яркое представление о значении и неувядаемой красоте русской литературы первых семи веков ее существования.
Книга эта тем более актуальна, что в восьмидесятых годах мы будем широко отмечать тысячелетие русской литературы.
От всей души желаю читателю этой книги радостных и полезных часов приобщения к миру древнерусской культуры.
Академик Д. С. Лихачев
ВВЕДЕНИЕ
Знакомясь с литературными памятниками Древней Руси, современный читатель без особого труда заметит их отличия от произведений литературы нового времени: это и отсутствие детально разработанных характеров персонажей, это и скупость подробностей в описании внешности героев, окружающей их обстановки, пейзажа, это и психологическая немотивированность поступков, и «безликость» реплик, которые могут быть переданы любому герою произведения, так как в них не отражается индивидуальность говорящего, это и «неискренность» монологов с обилием традиционных «общих мест» — отвлеченных рассуждений на богословские или моральные темы, с непомерной патетикой или экспрессией.
Все эти особенности проще всего было бы объяснить ученическим характером древнерусской литературы, видеть в них всего лишь результат того, что писатели средневековья еще не овладели «механизмом» сюжетного построения, который в общих чертах известен сейчас каждому пишущему и каждому читателю.
Все это справедливо лишь в какой-то степени. Литература непрестанно развивается. Расширяется и обогащается арсенал художественных приемов. Каждый писатель в своем творчестве опирается на опыт и достижения своих предшественников. Однако не в этом «неумении» кроется причина тех особенностей манеры повествования, которая дает о себе знать в произведениях литературы Древней Руси.
Прежде всего предположению о незрелости литературного мастерства писателей русского средневековья противоречит тот несомненный факт, что в той же самой литературе мы встретим немало подлинных шедевров. Разве не восхищает нас, современных читателей, слог и стиль «Слова о полку Игореве», или отдельных мест русской летописи, или «прелесть простоты и вымысла» легенд о монахах Киево-Печерского монастыря, отмеченная еще А. С. Пушкиным[1]? Когда читатель-неспециалист преодолевает языковый барьер — непонятность древнерусской лексики и необычность грамматического строя — и вчитывается, например, в текст торжественных «слов» писателя XII в. Кирилла Туровского или в текст «Жития Бориса и Глеба», то он не может не заметить, что перед ним высокое искусство слова, что слогу древнерусских писателей присуща особая эмоциональная выразительность, что они чувствовали и умело использовали ритм речи, создавали сложный «рисунок» в построении фразы и целого речевого периода.
Вот один из примеров. В Ипатьевской летописи рассказывается о герое «Слова о полку Игореве» — князе Игоре Святославиче. Дружина Игоря окружена половецкими полками, он сам схвачен половцами. И князь горестно восклицает: «Где ныне возлюбленый мой брат? Где ныне брата моего сын? Где чадо рожения моего (рожденное мною дитя, то есть сын Игоря — Владимир. — О.Т.)? Где бояре думающей? Где мужи храборьствующеи? Где ряд полъчный (строй полков)? Где кони и оружья многоценьная? Не ото всего ли того обнажихся!» (Ипатьевская летопись под 1185 г.).
Мы понимаем, что пространный монолог Игоря, небольшой отрывок из которого приведен выше, не документален, он сочинен летописцем и лишь в какой-то мере передает действительное душевное состояние князя, на глазах которого гибнет его дружина, смертельной опасности подвергаются близкие — брат, племянник, сын. Да, монолог этот и психологически не очень достоверен: это слишком правильная, слишком олитературенная внутренняя речь героя, к тому же произносимая им в разгар боя. Но как это сделано! Этот анафорический ряд (то есть ряд фраз, начинающихся одинаково — словом «где»), этот параллелизм конструкций («бояре думающей», «мужи храборьствующеи», «ряд полъчный», «кони и оружья многоценьная») и этот обобщающий аккорд, которым завершается ряд риторических вопросов: «не ото всего ли того обнажихся!» — разве это не искусство слова? А как емки эпитеты: «бояре думающей», то есть те, с которыми Игорь постоянно советуется, те, которые вместе с князем «думают» об устройстве своего княжества. «Мужи храборьствующеи» — не просто «храбрые», а те, для кого храбрость в бою является постоянным, определяющим их качеством.