Непосредственным продолжением «Генриха IV» является хроника «Генрих V», занимающая особое место среди хроник Шекспира. Пьеса эта создается драматургом как своего рода панегирик в честь мудрого короля, объединяющего англичан в едином порыве. Этим идеальным с точки зрения автора королем и является сын Генриха IV — молодой Генрих V (годы правления 1413-1422), совершающий успешный поход на Францию. В битве при Азинкуре в октябре 1415 г. ему удалось наголову разбить французскую армию, в несколько раз превосходившую армию англичан. Английским зрителям безусловно льстили эти исторические воспоминания. В хронике Шекспира прощупывались истоки английского государственного величия, обусловленного национальным единством страны. Идея эта нашла свое выражение в речах архиепископа Кентерберийского. По его словам, небо разделило труды сограждан, и по образцу пчелиного улья каждый вносит лепту в государственное благоустройство. «Так тысячи предпринятых шагов / Приводят к одному с успехом полным» (I, 2). Есть основания полагать, что речь архиепископа Кентерберийского вполне соответствовал взглядам самого Шекспира. «О Англия! Пример величья духа, «Как маленькое тело с мощным сердцем!» — восклицает Хор в прологе ко второму акту «Генриха V».
Конечно, исторический Генрих V далеко не совпадал с идеальным образом, нарисованным Шекспиром. Но Шекспир и не выступал здесь в роли историка. Подобно тому, как он вслед за Т. Мором сильно сгустил темные краски, изображая деспотизм Ричарда III, он красками самыми светлыми нарисовал портрет победителя при Азинкуре, в результате чего историческая хроника заметно приблизилась к утопии. Лишая Генриха V феодального чванства, драматург придает ему черты своего рода «народного» короля. Под сенью его державы «никто не знает скорби и тревог» (II, 2). Он уверенно и легко себя чувствует среди простых людей. Обходя свои войска, он обращается к воинам: братья, земляки, друзья (IV, 1). Видимо, не зря свои молодые годы он охотно проводил вдалеке от дворцов, среди завсегдатаев таверн и городских окраин. Ему присуще милосердие. Он легко прощает забулдыгу, который под влиянием винных паров как-то нанес ему оскорбление, зато сурово карает знатных лордов, вступивших в преступное соглашение с врагами отечества (II, 7). Ведя войну во Франции, король строго следит за тем, чтобы никто из его солдат «ничего не брал в деревне силою, но чтобы за все платили и чтобы никого из французов не оскорбляли и не поносили бранными словами» (III, 6). В беседе с одним солдатом он даже заявляет, что король такой же человек, как и простолюдин (IV, 1). В Англии времен Шекспира все это скорее напоминало царство мечты, чем реальную повседневность.
Замыслу драматурга вполне отвечает вызывавшая нарекания критиков сцена сватовства Генриха V к французской принцессе Екатерине. Он сам признается, что «слишком уж прост для короля», что скорее он напоминает поселянина, продавшего свою ферму, чтобы купить корову (V, 2): «Право, Кет, если бы вы заставили сочинять стихи в вашу честь или танцевать с вами, я бы пропал. Для стихов я не найду ни слов, ни размера, а в танцах не силен по части попадания в такт, хотя по части попадания в противника достаточно силен. Вот если бы можно было пленить девушку игрой в чехарду или прыжком в седло в полном вооружении, я бы — простите за хвастовство — живо допрыгался до жены... Бери себе, Кет, в мужья человека прямого и честного, без фальши... Хочешь такого мужа, так бери меня; бери меня, бери солдата; бери солдата, бери короля» (V, 2. Пер. Е.Н. Бирюковой).
Понятно, что в той атмосфере, которая царит в «Генрихе V», утрачивал свой былой смысл «фальстафовский фон». По воле драматурга Фальстаф умирает от огорчения. Приятели тучного рыцаря мелькают то здесь, то там. При этом одни находят свой заслуженный конец на виселице, другие позорно дезертируют. Их убогое ничтожество только лишний раз подчеркивает душевное благородство молодого короля, свою жизнь посвятившего служению родине.
Желая придать пьесе величавую торжественность, Шекспир каждый акт предваряет выступлением Хора, который призывает зрителей расширить в своем воображении узкие пределы театральной сцены. Пусть зритель представит себе, что «в ограде этих стен / Заключены два мощных государства; / Они подъемлют гордое чело / Над разделившим их проливом бурным»... (I, Пролог). Хор развертывает нить драматических событий, стремясь поднять зрителей на высоту могучего эпоса.