Прежде всего должна быть упомянута его книга «Очерки немецкой литературы XV-XVII вв.»[3], написанная на основе докторской диссертации, защищенной в 1951 г. Эта работа была для своего времени весьма значительным шагом вперед в развитии отечественной и европейской германистики. Она отличалась строгой ясностью общей концепции, поддерживаемой богатством конкретного материала, подчас впервые вводимого в научный обиход, и тонким и точным анализом. Новым шагом в осмыслении и освещении ранних этапов развития немецкой литературы явились написанные Б.И. Пуришевым разделы академической «Истории немецкой литературы», первые тома которой вышли в 60-е годы[4]. В переработанном и углубленном виде его очерк ренессансной немецкой литературы вошел в 3-й том «Истории всемирной литературы», а в 4-й — очерк немецкой литературы XVII в.[5]
Следует упомянуть также многочисленные статьи и предисловия Б.И. Пуришева к произведениям Петрарки и Боккаччо, Гете и Шарля де Костера и многим другим книгам. Являясь в течение многих лет членом редколлегии ряда академических изданий, в том числе — серии «Литературные памятники», а также «Библиотеки литературы эпохи Возрождения», Б.И. Пуришев подготовил к печати целый ряд произведений средневековой и ренессансной литературы.
В последнее десятилетие своей жизни, подводя итог многолетней исследовательской и лекторской работе, Б.И. Пуришев был занят подготовкой к печати разработанного им лекционного курса. Из всех его разделов он предпочел тот, который излагал историю литературы эпохи Возрождения. Эта великая эпоха была особенно близка ему, гуманисту по образу мышления.
Авторская концепция, которая пронизывает трактовку этой эпохи и обозначенного ею культурного подъема, может показаться достаточно традиционной на фоне современных веяний и настроений. Она традиционна, так как своеобразно синтезирует все доброе и ценное, что удалось создать и накопить отечественному литературоведению. Можно сказать, что лекционный курс Б.И. Пуришева обретает черты своеобразной классичности. Раскрывая характер и историю становления и расцвета ренессансной литературы в русле понимания искусства как особой формы общественного сознания, Б.И. Пуришев в ряде случаев цитирует в своих лекциях высказывания К. Маркса и Ф. Энгельса. «Я охотно цитирую Энгельса, — обычно говорил он студентам в поздние свои годы, — потому что это был умный и проницательный человек, умевший образно выражать свои мысли».
Эпоху Возрождения Б.И. Пуришев рассматривает как «величайший прогрессивный переворот», как смелый прорыв европейских народов к новым горизонтам самопознания, к формированию и развитию культуры, качественно отличной от культуры средневековой. К современным концепциям, настойчиво акцентирующим средневековое влияние в ренессансной литературе, с одной стороны, а с другой — барочные тенденции в творчестве гуманистов высокого Возрождения, он относился скептически. Он вообще скептически относился к тем веяниям, которые, быстро становясь популярными и даже модными, не были, по его мнению, поддержаны всесторонним и объективным историко-литературным анализом. Надо было видеть и слышать, как весело иронизировал он, например, над попытками сторонников неомифологической школы сводить анализ шекспировской образности к поискам в ней мифологических архетипов, фаллических символов и т.п.
Полемика со сторонниками иных точек зрения, неизбежно возникающая, когда крупному и самобытному ученому приходится отстаивать свою позицию, неотъемлемой частью входит и в предлагаемый ныне читателю лекционный курс профессора Б.И. Пуришева. Так, он мягко и вроде бы вскользь возражает Витторе Бранке, автору книги «Боккаччо средневековый» (1-е итальянское издание — 1956, русский перевод — 1983). Однако всем своим обстоятельным толкованием творчества Боккаччо он убедительно доказывает принадлежность автора «Декамерона» не средним векам, а именно эпохе Возрождения.
По-хорошему традиционен, вне зависимости от литературной моды, Б.И. Пуришев и в своей трактовке творчества Рабле. Отдавая должное талантливой книге М.М. Бахтина и многократно ссылаясь на нее, он в то же время находит возможной внутреннюю полемику с ней именно в трактовке романа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль». Не умаляя значения бушующей в нем карнавальной стихии, Б.И. Пуришев в то же время выдвигает на передний план образ Телемской обители, духовные искания его персонажей, полагая, что «материально-телесный низ» чрезмерно гипертрофирован в книге М.М. Бахтина.
В этом толковании, собственно, и заключено основное зерно, главный аспект концепции ренессансной литературы и — более широко — культуры, которую развивает в своих лекциях профессор Б.И. Пуришев. Это стремление выявить — прежде и превыше всего — глубокую духовность этой культуры, подчеркнуть и выделить в ней проявления красоты — красоты природы, красоты человеческого тела и духа, преобразованной и воплощенной в образах искусства.
4
См.: История немецкой литературы. М., 1962. Т. I. С. 42-85, 99-352; М., 1963. Т. II. С. 179-202.
5
См.: История всемирной литературы. М.: Наука, 1985. Т. 3. С. 174-200; 1987.Т. 4. С. 235-265.