Это позволило писателям, с одной стороны, ввести в литературу многоголосую Русь, создать невиданное ранее разнообразие социальных типов, с другой — качественно обогатить стиль прозы. Сдвиг речи в сторону преобладания слова героя в своем крайнем и конечном выражении нес в себе возможность полного отмежевания автора от героя, позицию полного словесного невмешательства, поскольку герой сам со своими особенностями мышления и чувствования представительствовал от себя и говорил за себя. В этом были противоречия найденной формы, вскоре обнаружившиеся, в этом были и ее несомненные преимущества, остро ощущаемые писателями в эпоху демократизации литературы.
Молодые таланты, пришедшие в литературу на самой гущи народной солдатских, рабочих и крестьянских масс, — не только знали народную стихию, они сами были ее частицей. Они хорошо владели народным языком и, что особенно важно, чувствовали, понимали и выражали образ мышления народа, его психологический и умозренческий настрой, революционный пафос, и стремились поведать о событиях революции и гражданской войны как бы устами самого участника, отразив его личностное видение и восприятие.
Разве не таковы, скажем, повествователи из книги рассказов «Люди конные», написанной «чутким и своеобразным художником» (С. Буденный), участником революции Дмитрием Крутиковым? Послушаем «сердечную политграмоту» дядьки Захара Дудака:
«Ежели противник тебя сильнее на счет и ежели кони у него оборотисты, а кишка толще, ежели получилась у тебя неустойка и уносишь ты на жеребячьих ногах ежову голову — уноси, гад! Уноси и помни, будто есть еще впереди время и место подходящее, будто можешь ты, чертова дудка, обернуться и на супротивничка зубы оскалить.
Когда убьют под тобой коня и не случится тебе больше ничего, акромя как взяться за наган, и ежели есть в ем какая надежда, разряди ту надежду в свою пустую манерку.
Когда окружат тебя ненавистные противнички, засверкают глазами и шашечками над твоей папахой и нет у тебя вылаза от хрипучего приказа сдаваться нельзя. Подними ты, дружок, рученьки белые до горы, мотнись вперед и зубами норови ворогу в ногу вцепиться. Очень занятно, когда отсобачит вражья сабелька твою голову начисто с белой шейки и будет та головка забубенная мотаться туда-сюда на вражьей ноге.
Ежели, на худой конец, взяли тебя противнички под твои сучьи печенки, привели тебя, воробушка, в чистую горницу, в офицерский суд, искозыри ты, дружок любезный, всю эту нацию, плюнь сердечно на зеленый столик и конвойным скажи:
— Вали, братишка! Гони куда следует! Черти вы кислосерые, когда вы только мозги прочистите? Аммануют вас!
И когда поведут тебя, любезный боец, на смертельную казню и пальнут тебя на последнем твоем месте — не поддайся в останний час. Набери, дружок, силенки на четыре словечка, крикни врагу, чтобы не сомневался:
— Лярвы! Разве так стреляют?
Помереть потом можешь. Помереть каждому полагается».
Так сказывал Захар политграмоту, от которой стыли в гордости и решимости лица красногвардейцев.
Литература отражала не только победное шествие революции, но и трудность построения нового мира, сложность воспитания нового человека. Чтобы понять нового человека, раскрыть свойства его личности, литературе и искусству необходимо было выяснить и определить, что же порождало, развивало и утверждало эти свойства. Г. В. Плеханов в статье «К психологии рабочего движения» (1907) писал: «Его (рабочего человека. — Н.Ф.) тяготение к массе прямо пропорционально его стремлению к независимости, его сознанию собственного достоинства (курсив мой. — Н.Ф.), словом — развитию его индивидуальности». Бурное время несло с собою процесс демократизации литературы, отражение народного мировосприятия. Это коснулось и писателей «книжно-письменного» склада, а равно тех, для которых народное мироощущение было неразрывно связано с их происхождением и с их жизнью.